И не поднимает меч.
- Конарик, - говорит он совершенно спокойно – совсем как раньше. – С тобой я сражаюсь на землях Атморы.
Конарик принимает относительное время в его словах как должное. Довазул прекрасен своей всеобъемлющей образностью; за невозможностью смертных полноценно Беседовать на Эльнофексе, Довазул незаменим.
- Почему ты оставил своих людей, Рагот?
Он смотрит на него как на дурака. Совсем как раньше.
- Потому что таково моё Имя, - устало объясняет он. – И я больше не вижу смысла в том, чтобы противиться его зову. Конец Времени совсем рядом, Конарик, о ком мне заботиться и кого беречь от гибели, если всех поглотит Голод? Сам Совнгард блюет душами, не принимая никого из мертвых, какая же разница, кого убивать?
- Безумие Пелинала, - напоминает Азидал, бесшумно оказавшийся рядом. – Такое случалось и раньше. Его просто нужно было иногда останавливать. Да, так делал и Исграмор. Война сводит Рагота с ума.
Он задумчиво перекладывает Вутрад с одного плеча на другое.
- Но никогда безумие не овладевало им с такой силой.
Рагот смеется. Он похож на Пелинала сейчас – с ног до головы в своей и чужой крови, в помятом и почти лишенном силы доспехе, с блистающим атморским мечом, внутри которого альдмерская магия уже проложила незримые трещины.
- Кому говорить о безумии, если не двум еретикам? Зачем ты пришел ко мне, Конарик; неужто сделать меня предателем в четвертый раз? Голос Исмира ты несешь в себе давным-давно, и, когда Харальд забрал его у тебя, я вдохнул его обратно. Первым из всех Голосов Бромьунаара я благословил тебя, Конарик, когда мы сражались на Атморе. Древним обрядам нет разницы, в каком времени их воплощают. Оставь меня наедине с войной.
- Я думал, первым был Голос Обмана, - Конарик почти растерянно встречает его взгляд. – Любовь Шора.
- Ну, если ты хочешь так это называть, - соглашается Рагот. И снова пожимает плечами. – Какая теперь разница.
Конарик отвечает ему Голосом Войны, и теперь наконец-то они Поют в унисон. Подождав, пока развеется его звучание в тишине, Молчание Голода склоняет голову – с благодарностью и прощением.
- Иди и сражайся за чье угодно имя, Рагот, Меч-Щит Исмира. В этот раз всё будет по-другому.
Рагот кивает в ответ. Наверное, он еще сомневается, но слишком многое уже сбылось, чтобы саморазрушение Колеса остановилось теперь.
Он уходит, облаченный в алое сияние Сахкосик, и Конарику отчего-то кажется, что когда-то очень давно, когда-то в другой жизни, они бы сожалели об этом. Но сейчас сожалений нет: только войну они делят на двоих, и нет ничего больше.
- Я пойду за ним, если я тебе больше не нужен, Конарик, - говорит Азидал, снимая с плеча секиру. Вутрад истекает лунным светом: ее жажда неизбывна точно так же, как ярость Рагота.
- Постой. Конец Времени слишком близко, чтобы оставлять неоконченные дела, - Конарик позволяет шепоту Стуна сменить воинственный зов Исмира в своем Голосе. Маятник равновесия дрожит внутри, но если это не милосердие, то что тогда?.. – Ступай на запад Скайрима, в горы Предела. Рядом с орочьей крепостью, Мор Казгур, ты найдешь вход в Вечернюю пещеру. Она ведет к Забытой долине. Я думаю, ты и сам увидишь в ней святилища Аури-Эля.
Лезвие Вутрад вздрогнуло.
- Они выжили? – бесстрастно спросил Азидал. Изуродованная Херма-Морой маска вновь скрывала его лицо.
- Я знаю об одном, - сказал Конарик. – Если поторопишься, может быть, успеешь окончить свою месть до Конца Времени. Если нет… я завершу ее за тебя.
Вспышка портала плеснулась рядом черным и изумрудным, зашипела мглистой отравой Обливиона, проливаясь на землю. Азидал выбрал самый краткий путь, решив не терять ни единого мгновения. Конарик задумался на мгновение о том, что позабыл сказать ему жрец-еретик, но догонять ушедшего путями Апокрифа казалось ему излишним.
Впереди ждали два последних Голоса, два недостающих тона во всеобъемлющем спектре музыки мира, две еще несломленных Спицы. И он знал, которая из них должна быть последней.
***
Время справедливости по-прежнему царит в Бромьунааре. Впервые Конарик ступает под своды священного внутреннего храма, озаренные светом магических огней: ранее он не был сюда допущен.
Статуи богов глядят на него из полумрака, живого и дышащего в такт дыханию последнего стража Бромьунаара. Конарику кажется, что каменные перья в пальцах Джунала колеблются вместе с призрачным шелестом, наполняющим подземелья.
- Мудрость и справедливость тяжело уживаются друг с другом, - говорит Морокеи. – Будь проклят мир, где вечно торжествует лишь первое… но иной мир пожрал бы сам себя, подобно змее, кусающей собственный хвост.
- Я не понимаю тебя, - признается Конарик, и Морокеи безразлично встречает его взгляд:
- Ты никогда не понимаешь.
Отчего-то он кажется преисполненным скорби, и Конарик все еще не может различить, почему.
- Сквозь зрачок Джунала можно увидеть то, что скрыто ото всех, даже от самой сути сущего. Парадоксально?.. и всё же истинно. Слишком тяжелы чаши весов равновесия, слишком непросто удержать их в балансе. Сколько раз я закрывал глаза, чтобы не обрести знаний, что были слишком опасны для меня, для моих земель или для мироздания; сколько раз я шел на преступление ради большего блага, и всё это – лишь для того, чтобы стоять с тобой рядом у Конца Времени и не сметь сказать единственную истину, что важна! Ты всё равно не поймешь ее, никогда не поймешь ее, и никто не поймет. Любой заклеймил бы меня еретиком за подобные слова, и я не произнесу их. Но я могу сказать тебе, что тебя предали, и никто не виновен в том, кроме тебя самого: ибо ты предал сам себя, и это повлекло за собой всё прочее.
- Я сумел понять речи Вокуна, Светоносное Око, но ты говоришь загадками, что мне не по силам.
Морокеи взглянул на него почти с отчаянием.
- Я предал тебя, Конарик, чтобы Азидал предал тебя. Или, быть может, тебя предал случай. Или Целестиал, которого ты носил в себе. Или так повелели боги в последней попытке спастись… Я верен тебе, Конарик, и останусь верен до самого Конца, но я знаю больше о тебе, чем ты сам. Я ни разу не смотрел в Свитки, им свойственно лгать, но я прочел Зеленые Скрижали Ступеней Джунала и познал истину моего бога. Ты никогда не простишь мне ее, как не простят и другие. Я не держу зла на тебя: так должно быть.
Они поднялись из подземелий Бромьунаара на поверхность, к заснеженным окрестностям древнего города, где еще стоял Лабиринт и крохотное святилище с деревянной маской. Посох Магнара засиял, впитывая солнечный свет; он мог вечно пить магию и никогда не переполниться. Морокеи указал на юг свободной рукой.
- Там последние опасности, что грозят тебе, Конарик. Солдаты, шпионы, маги?.. пустяки, Голоса Бромьунаара и армия драугров справятся с ними. Но на юге лежит Башня Белого Золота, Колесо внутри Колеса, которое уже приводят в движение имперские служители. А еще южнее лежит Артейум, и там сейчас находится тварь, которая способна на слишком многое. Ей не место в этом времени, но то отголоски нашей собственной жажды могущества. Я знаю ее под многими именами; здешние маги называли ее Оком Магнара. Она принесет великие разрушения, но она может остановить тебя – пока еще.
Конарик обернулся к нему, и на какую-то долю времени свет Джунала стряхнул с них смертные личины, обнажая истинное их нутро.
- Я не могу начать сражение, не встретившись со своей женой.
- Я знаю. Я помогу тебе в последний раз, прежде чем замолчать. Мудрость становится слишком опасной в такое время. Поторопись, если хочешь успеть.
Они вернулись в прежние свои обличья, и Конарик кивнул, благодаря за совет.
- Я постараюсь, Светоносное Око. И я позволяю тебе уйти.
Он стоял один над древним городом людей и драконов, окруженный мертвецами и тенями прошлого, и Голос Джунала кружился вьюгой у него внутри. Оставался всего один из восьми, но музыка мира уже дрожала, шла рябью искажений, и шелуха иллюзий облетала с сущего. Он в самом деле должен был торопиться.