Право, которое ни один не решался оспорить.
Рагот молча раскинул руки, позволяя потоку магии пробиться из ладоней и выгнуться дугой перед ним: незримой, но заставляющей пространство дрожать от напряжения энергии. Дух Древнего Драконорожденного вскинул сверкающую секиру, но лезвие, что могло бы сокрушить ударом лучший доспех, не смогло коснуться жреца. Эфемерный союзник был бессилен.
Но Довакин больше не чувствовал себя бессильным.
Он не знал, какими чарами окружил себя Рагот; не знал, что за магия хранит его, и почему он кажется сейчас одновременно существующим и несуществующим, будто центр Мундуса воплотился в нём. Он знал только, что властен сразиться с ним.
И властен выбрать: победить или проиграть.
И он выбрал.
Время текло вокруг стремительными потоками, расслаиваясь на множество Нирнов; Силгвир пробирался сквозь них, интуитивно выбирая направление. Рагот смотрел на него из десятков почти неотличимых миров, разделенных лишь мгновением; он уходил из одних временных линий в другие, и Силгвир едва мог различить их. Он шагал вслед за жрецом, проходя сквозь ткань Времени, но Рагот оставлял его позади, уходя то на полвдоха назад, то на удар сердца дальше. Силгвир видел теперь, где теряются его стрелы – в долях секунд, сквозь которые почти что небрежно скользил драконий жрец, и каким бы быстрым ни был стрелок, цель исчезала быстрее. Он не успевал за тем, кто бежал не по земле – по самому Времени.
Но здесь и сейчас, на протяжение всей Вечности, он Воплощал Дракона – и Дракон не признавал поражения.
Крик сконцентрировался в нём пульсирующей, ледяной на ощупь идеей-намерением, дыша холодом того-что-вне, того-что-слишком-близко-к-Ситису, и Силгвир лишь на долю мысли успел подивиться тому, как раньше этот Ту‘ум, вырезанный на камнях лабиринта песочных часов, казался ему столь неважным и незначительным по сравнению с Криком, способным обратить воздух в груди в драконье пламя. Ведь сам Морокеи стерег Слово Вечности – как он мог поверить, что сила этого Крика, этой Идеи настолько слаба?
Можно подарить себе скорость, которую не сможет дать даже старая магия зачарований. Можно обогнать удар противника и выпустить десяток стрел за время одного вдоха. Да, на это был способен Силгвир, лесной эльф-лучник, охотник на драконов.
Силгвир-Дракон мог остановить Время.
Он не увидел – ощутил, как замерли, подчинившись его воле, потоки движения и жизни, оставляя его единственным властелином продолжающего-существовать, и ощутил, как сковывает Рагота его же уловка. Силгвир шагнул к нему, поднимая лук и прилаживая стрелу, уже выравнивая временные линии для гладкого заключительного удара, но в светлых глазах жреца, оказавшихся неожиданно так близко, только сверкнула ярость – и смех.
- Diinaan Tiid hi gefaas kul do Atmora? – оскалился в усмешке Рагот, разрывая путы безвременья легко, словно истершиеся нити. Они вновь стояли на побережье, вновь – в едином времени, и Силгвир только усмехнулся ему в ответ, чувствуя, как нарастает сила Дракона внутри, предвещая пик могущества – прежде чем раствориться бесследно.
Он был готов встретить удар. Он был готов встретить смерть, если придётся – смерть в поединке, такую, что славят тысячелетиями. Так сражаются драконы.
Но Рагот не ударил, и Силгвир не посмел выстрелить – взгляд жреца ушёл вверх, к небу за его спиной, и в его глазах Довакин прочёл растерянность.
Неверие.
И, может быть, самую каплю…
- Rahgot, - пророкотал Голос, принесенный ветром; ветер хлестнул по лицу запоздало, взъяренный сильными крыльями. Силгвир полуобернулся, встречая верного союзника. – DovAhKiin.
Одавинг опустился на берег, взрыв влажный холодный песок мощными лапами. Длинные крючья на сгибе крыльев зарылись в землю, позволяя дракону выпрямиться, с интересом изогнув длинную шею.
- Rahgot, mid aar. Zin Moro Nir, - звучно произнес Одавинг. Голос пронесся по берегу неукротимой силой, но не несущей опасности – то было приветствие, и приветствием-эхом ответил ему Рагот:
- Zin Moro Nir, OdAhViing, faal In do Ven… thuri, - послушно откликнулся маг, но голос подвёл его, растаял изломанно в морском ветре. Несколько долгих ударов сердца он стоял неподвижно, глядя в глаза дракону, казалось, позабыв о смерти и воскрешении, о поединке и ловушке времени, и обо всём, что пришло за три Эры в Нирн.
Поскольку это всё было совершенно неважно.
Несущественно.
Невещественно.
А потом сделал несколько шагов вперёд, к недвижимой громаде Одавинга, и опустился на колени на мокрый песок.
Силгвир в смятении смотрел, как раздвигает крылья Одавинг, закрывая коленопреклоненного от пронизывающего ледяного ветра, и как запрокидывает голову последний драконий жрец в изорванных лохмотьях, счастливо смеясь, как ребенок, выдыхая вперемешку со смехом обрывочные возгласы на древнем языке. Рокочуще-низкий голос Одавинга отвечал ему, и Силгвир, давно потерявший в себе Воплощение Дракона, едва позволял себе дышать: мгновение было слишком хрупко, чтобы нарушить его бесцеремонным вторжением чужака.
Какое преступление он совершил, вытащив мёртвого Первой Эры в Четвёртую, преступив законы посмертия?
Кто он, охотник на драконов, в глазах древнего культиста, что предпочел яд поражению своей веры?
Folahzeinaan. Еретик, достойный лишь смерти.
Рагот поднялся с колен стремительным рывком, плавно отступая на несколько шагов назад перед драконом. Господин и служитель, воин и маг, он казался готовым к бою клинком – из ритуальных мечей, что обагряются кровью лишь в час славы или в час горя. Ветер отбросил назад его спутанные черные волосы, когда он развернулся лицом к Довакину.
- Ko morosehin Zu‘u nilziin faal folahzeinaan, OdAhViing! – Голос его зазвенел яростной радостью, и Силгвир ощутил, как стекается в смертное тело перед ним бессмертное могущество. Ему больше нечего было поставить против – разум, истощенный поединком Голоса, едва ли сумел бы воплотить Ту‘ум хотя бы вполсилы, а мощь драконьих душ почти покинула его после ритуала Нелота и сражения после.
- Geblaan! – повелительно рыкнул Одавинг, и Рагот ошеломленно замер, не окончив смертоносного магического плетения. Колдовство рассыпалось в его руках безобидными солнечными искрами. – Драконорожденный перед тобой доказал своё право на власть стократно. Я служу ему, как прежде служил Алдуину, которого он сразил в бою на просторах Совнгарда.
- AlDuIn… dilon? – тихо выговорил Рагот, не смея повернуться к дракону. – Orin faal pruzaan kendovhe do Brom drey nis viik mok!
- Алдуин мёртв, если он может быть мёртв, - твёрдо произнес Силгвир, делая шаг навстречу жрецу. – Я не знаю драконьего языка, Рагот. Если ты хочешь говорить со мной, говори на тамриэлике. Даже Дова знают его, ты знаешь и подавно.
- OdAhViing! Ты не можешь служить еретику, - Рагот обернулся. – Он убивает твой род! Он слаб, он не сумел победить даже меня, хотя от моего могущества осталась лишь тень воспоминаний!
- Только потому, что сила, которую он собрал, теперь течет в твоих жилах, munsezin, - с отголоском иронии ответил ему дракон. – Он вернул тебя с порога Безвременья с помощью своего друга-мага, ведь так, Довакин?
- Он осквернил священные крипты Форелхоста! Я помню его; он убивал моих людей, истощенных вечным ожиданием, из теней, как трусливый вор, и последние мои силы ушли на то, чтобы попытаться остановить его, - с ненавистью произнес Рагот. – Я был слишком слаб, чтобы подарить ему смерть.
- И всё же он – победитель великого правителя и палач великого предателя, - пророкотал Одавинг, склонив громадную голову. – Алдуин и Мираак пали от его руки. Законы Suleyk едины для всех, Рагот, uv hi vopahsunaal do nii?
- Нет моего сомнения в законах Suleyk и нет его в твоих словах, Снежный Охотник. Твоя честь всегда была превыше самых звёздных ветров, и минувшее время не смогло бы изменить этого. Мои сомнения лишь в том, что моя судьба смеется надо мной тысячи лет, если честь обязывает меня служить эльфу и драконоубийце, осквернившему всё, что я поклялся хранить.