Дело только в том, что из-за всех этих сущностей, которые воплощены в тебе – а теперь, на Атморе, воплощены одновременно – джиллы не могут окончательно и полностью тебя стереть. Например, Зеленый-Сок – одновременно существует и нет, большое спасибо, двемеры ненавидят такие вещи по понятным причинам. Прочие джиллы оставили тебя в покое, но одна из них, видимо, не совсем в порядке, и будет гоняться за тобой до тех пор, пока ты значишься для нее как причина конфликта.
Так что лучше разберись с этим сам.
Например, отыщи здешнего Конарика и попроси его помочь. Драконьи жрецы чаще всего имеют дело с такими проблемами, а также драконами и неисправными джиллами.
- Звучит неплохо, - сказал Силгвир, когда его разум перестал протестовать против услышанного и смирился с тем, что сказанное Арнелом вполне может быть правдой. Хотя бы здесь, в обители безумия под именем Древних Лесов. – Но я не могу найти Конарика. То, что я до сих пор с тобой говорю – это чудо, потому что обычно джилла находит меня почти сразу, и я снова оказываюсь где угодно. Мне что, умирать до тех пор, пока я случайно не окажусь рядом с Конариком?
- Это один из способов, - дипломатично не стал спорить Арнел. – Можно сделать и по-другому, если тебе неохота умирать. От джиллы и правда можно сбежать только так. Но это Атмора, помнишь? Эффект наблюдателя? Лучший способ бегства.
- Эффект чего?
Теперь на него посмотрел даже двемер, оторвавшись от записей. С таким видом, словно надежд на то, что Силгвир все-таки принадлежит к разумным существам, у него не осталось.
- Первый человек, которого ты встретил, - терпеливо напомнил Арнел. – Атморец. Ты сказал, он предупредил тебя кое о чем, когда вы вошли в аномальную зону.
- Да, не разгоняться, не терять его из виду, не оборачиваться в темноту.
- Не разгоняться, потому что это попросту опасно в таких местах для существ, обладающих реальной массой. Не терять его из виду и не оборачиваться в темноту, потому что, когда пересекаешь огромный пласт пространства в столь краткое время, звуков не слышно, и зрение или тактильный контакт – единственное, что поддерживает ощущение присутствия.
Силгвир напряженно переводил взгляд с безразлично уставившегося в свои записи двемера на выжидательно смотрящего на него Арнела.
- И что?
Арнел немного помолчал.
- Знаешь, - со вздохом сказал мистик, - я просто зачарую для тебя один предмет.
========== Глава 27. Горизонт событий ==========
Забавно, как это все случается. Эй, разве мы не должны быть у Красной Горы? Или у Башни? Той, которая белая. Золотая. Белая. Проклятье, это действительно зависит от освещения. И извини. Когда существуешь во всех временах одновременно, и даже по нескольку раз, легко запутаться в предназначениях.
Действительно забавно. Я убегаю от джиллы, хотя мог бы просто отдать ей команду. Ах – если бы только я был собой. Герой не знает ничегошеньки об ИСГРАМОР. Интерфейсе Связи, я имею в виду, Ограничителе Релятивности. И они еще называют себя Целестиалами. Проклятые дилетанты.
Прекрати хвастаться, Конарик. Я мог бы просто на нее Прикрикнуть. Никаких премудростей: довольно приятно быть богом.
Да-да, конечно.
Заткнитесь оба, я тут главный Герой. У меня даже есть артефакт.
Если, конечно, его можно так назвать.
Одно двемеритовое колечко с комплексным зачарованием. Кажется, это вообще бывшая гайка, на которую наложены два заклинания – два простейших тамриэльских заклинания, на которые способен любой ученик-иллюзионист.
Слепота.
И Безмолвие.
Только вот любой мало-мальски смыслящий в зачаровании волшебник сказал бы, что несчастную гайку заколдовал не то сумасшедший, не то попросту не понимающий ничего в магии любитель. Потому что Слепоту всегда направляют на внешнюю цель. Равно как и Безмолвие. Ни один дурак не рассеет Безмолвие в сфере, полностью вмещающей его собственное тело, одновременно жахнув на себя Слепоту.
Ни один, кроме Арнела Гейна, одержимого ученого-экспериментатора.
Силгвир оглядывается по сторонам. Безмолвие и впрямь не помешало бы: вокруг грохочут шестерни и лязгают металлические валы, визжат разрываемые раскаленным паром клапаны и рычат камеры реакторов, жадно глодая этериевые стержни. Если это – голос бога, то Силгвир предпочел бы его не слышать.
Медная Башня не обращает на него внимания. Ему плевать на Героев и человеческих идолов, а также на упрямых неисправных джилл. У него есть дела поважнее.
- Послушай, - говорит Силгвир, оборачиваясь, - мы стоим у самого настоящего Анумидиума, а тебя волнует один крохотный конфликт двух идентичных элементов?
Джилла изгибает шею, приникает к земле, настороженно подергивая хвостом. Образы Эльнофекса превращаются в настоящую мифоброню, которую может пробить только залп орудий болотного дредноута. Ей не нравится всё это. Наверно, ее тоже раздражает лязг, с которым гигантский богоробот размеренно превращает в ничто и без того не существующий Альдмерис, но отступать она явно не намерена ни в этот раз, ни в десятитысячный после этого.
- Ну ладно, - говорит тогда Герой. – Но, спорю на все идеалы Талмора, ты понятия не имеешь, что у меня в кармане.
Двемеритовая гайка послушно нагревается в сжатом кулаке – нагревается до пылающего жара, который кажется не хуже того, что ревет драконьими голосами в медной груди Анумидиума. Силгвир выпускает ее из пальцев, когда боль становится невозможно терпеть, но…
На одно мгновение он забывает обо всём, кроме боли. Он не думает о пустоте, пожирающей землю у него под ногами, о грохоте механизмов, об Альдмерисе и Башнях, вернее, он помнит, что это всё – совсем рядом, рядом с ним, но эта обжигающая боль для смертного восприятия – всё равно что оглушительный удар в колокол.
И колокол бьет еще раз, контрольным: Слепотой и Безмолвием.
Силгвир начинает слышать.
Силгвир открывает глаза.
На небе снова сияет звезда и несколько мутных световых дуг, под ногами снова – родной снег Атморы. Живой снег, не мертвый. Тут даже не слишком холодно, вот, вдалеке видны костры снежных великанов. И никаких джилл с механическими богами.
Нет, это не реальность переписала тебя, как при телепортации. Это ты переписал реальность. Ну всё, ты Тайбер, мать его, Септим. Я заранее на тебя обижен. Я вырву свой Голос из твоей груди, помяни мое Слово.
Хорош хохмить, Вульфхарт, он и правда понятия не имеет, что произошло.
Я всё равно вырву свой Голос из его груди. Хочешь Кричать – Кричи человеческой глоткой.
Силгвир взглянул на двемеритовую гайку на своей ладони. Арнел сказал, что ее периодически надо подзаряжать, чтобы зачарование не иссякло, но одно мгновение Слепоты и Безмолвия не требовало много энергии.
Он переписал реальность с помощью гайки, зачарованной на Слепоту и Безмолвие. Плохо зачарованной, потому что хорошее зачарование не накаляет предмет до такой степени.
Еще раз, сказал себе Силгвир.
Он переписал реальность с помощью гайки, плохо зачарованной на Слепоту и Безмолвие.
Дело, конечно, в Рассвете, позволившем всем вероятностям от начала начал существовать единовременно. Кто определит, какая именно вероятность из бесконечного множества всевозможностей воплощается?
Тот, кто наблюдает ее воплощение.
Субъективизм как краеугольный камень мироздания. Тысячи тысяч взаимодействующих между собой реальностей для каждого живого, обладающего самосознанием или его иллюзией. И стоит перестать наблюдать одну вероятность – она тут же сменяется другой. Добро пожаловать в королевство абсолютной случайности, Герой.
Ладно-ладно, умники. Вы просто не хотите признать, как круто это звучит. Я переписал реальность с помощью гайки, плохо зачарованной на Слепоту и Безмолвие. Смиритесь, неудачники. Вам такое не по зубам.