Но роман Каллиопы она читала всю ночь так, будто все было написано только о ней и исключительно для нее, с восторгом несколько раз перечитав гимн Прекрасному Слову. Тайком она написала ей анонимное письмо с левого мейла, чтобы та никого не слушала и не принимала близко к сердцу неудачи, что она — великий писатель, которого будут читать и перечитывать.
Это была, конечно, не вся ее правда. Ни одной золотой песчинки она не собиралась тратить на Каллиопу — в подобной ситуации, когда от нее вообще ничего не зависело. Возможно, она поступила не по-сестрински, но… последние золотые песчинки ей хотелось потратить на то, чтобы стать одной из муз с полным флакончиком золотого песка. У нее возникла идея… как бы нехорошо это ни звучало, что когда Каллиопа… того, она на литературном конкурсе отыщет другую… ну, как сразу же нашла эту. А за услугу та, в ответной любезности, назначит ее одной из старших муз, для которых не требуется молодость.
То, что с этой Каллиопой и говорить будет бессмысленно о таких житейских проблемах, видно было издалека. От нее и в Интернете стоял один крик, будто все еще длились незабвенные времена Гомера, чей Гектор в «Илиады» заявлял о всех пророчествах и предсказаньях: «Знаменье лучше всех — лишь одно: за отчизну сражаться!».
Только сунься к такой с деловым предложением…
— Тебя не было столько лет… я думала, что сильно в тебе ошиблась, дав тебе возможность почувствовать силу солнечной Эрато, — тихо сказала Сфейно, выслушав ее сбивчивый рассказ об ее участии в жюри литературных конкурсов и неожиданной встречей с Гермесом. — Значит, ты держала в руках ее роман, ты поняла, что это настоящее эпическое полотно, что перед тобой творение проснувшейся «прекрасноголосой»? А потом ты, не обращая внимания на поданные ею знаки, решила, что можешь сама вручить ее золотую корону тому, кто тебе будет удобнее? Ты хоть понимаешь, куда ты решила сунуться со своими хотелками?
Сфейно лишь покачала головой, не зная, что же еще ожидать от ее визита. Она разливала душистый чай в чашки тончайшего китайского фарфора, в изящных хрустальных вазочках было расставлено угощение, будто она ждала ее приезда, зная, что за весь день ей ни разу не удастся перекусить.
Едва сдерживая слезы, Эрато протянула ей листочек с рецензией на роман Каллиопы, который опубликовала уже после конкурса одна женщина — известный литературный критик, в толстом журнале. Эрато знала, что небольшая рецензия на роман была опубликована вынужденно, потому что возмущенная развернувшейся травлей Каллиопа, знала, что автор рецензии вовсе не глуха к настоящей литературе. Она прислала ей свой роман, поставив твердое условие: та должна написать именно то, что она обо всем думает. И это будет проверкой всему многочисленному клану филологов, которых на сетевых форумах она называла хлестким словом «трупоеды».
Очевидно, она имела в виду, что филологи, кормящиеся на «изучении» произведений, вошедших в золотой фонд литературы, где не было нужды отстаивать свою точку зрения, — проявляли невероятную глухоту и непрофессионализм в современной литературе, приписывая к ней то, что никогда к литературе не относилось.
Все ожидали, что же ей напишет взбешенная дама, которой на сетевом литературном форуме Каллиопа в лицо сказала, что все свои рецензии на современные произведения та пишет за деньги, кроме гонорара ей платят и литературные агенты авторов. Но, мол, пускай она покажет, насколько вообще понимает литературу.
Рецензия не заставила себя ждать. Все предвкушали, как мастерски дама «разделает» роман Каллиопы. Но, как ни странно, рецензия получилась достаточно объективной. Однако, написав ее, сама автор тут же вылетела из «золотой обоймы» российской литературной критики.
Предубеждение мое против этой писательницы было весьма велико из-за ее поведения в сети: комплекс провинциальной гениальности, помноженный на форумное бешенство, ее дикий крик, от которого закладывает уши, — это обычный признак графомана. Но теперь столь же велико мое убеждение, что она — сильный прозаик. Ее сетевое поведение — истерика человека, долго не имевшего иной возможности заявить о себе. Кто виноват? Никто. Бесцензурная культура повергла в растерянность всех, показав, что писателей в России больше, чем читателей; что естественный отбор, пришедший на смену идеологической цензуре, еще более жесток; что докричаться из провинции негениальному, но настоящему писателю до своего читателя поможет только Интернет.