Она раскрыла лежавший перед ней томик и зачитала, смакуя каждую строчку. Слушая ее, мальчуган все больше мрачнел.
Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала!
…Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие. Когда мы возвращались с кладбища, то у нас были скромные постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?
Вернулись мы с кладбища в добром расположении. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!
— Когда будут хоронить твоего дедушку, все испытают не горечь разлуки, а нескрываемое облегчение. Твои похороны тоже не будут грустными, а твои три жены передерутся из-за твоего наследства, твои детям ничего не достанется, но для них останется надежда, — «утешила» его Эвриале. — Так ведь ты-то хотел стать вовсе не кентавром Хироном, воспитателем героев. Ты позавидовал той полуптице, которая возле твоего деда кормится. Я правильно угадала?
Он лишь кивнул головой, понимая, насколько нелепым выглядит его желание со стороны.
— Гарпией ты стать не можешь, хотя они постоянно стараются расплодиться, — совершенно серьезно сказала Эвриале. — Это бессмертные существа, в отличие от муз, сирен, кентавров и сатиров. А вообще-то в духовном мире поддерживается равновесие: девять муз, пять гарпий и три сирены посередке. Музы сохраняют душу, помогают ее становлению, а для гарпий душа является кормом, это похитительницы душ. Сирены действуют двояко: с одной стороны, они призывают души к гибели, с другой стороны, они живут атмосферой духовной жизни, в чем-то ее неминуемо укрепляя, хотя бы давая веру на уровне «душа у человека есть, это нечто до ужаса реальное». Да и зовут-то они к потусторонней жизни…
— Н-нет, я имел в виду другого… того, кто убил вашу сестру! — с усилием выдавил из себя он.
— А он у нас такой один и своим местом не пожелает делиться ни с кем. В этом все ошибки, которые он совершил, так и не добившись успеха, когда имел храмы и вполне официальное поклонение. Он так любит посещать Тартар, всю дорогу глумясь над душами тех, кто ему служил, но каждый раз покидает ледяные чертоги разочарованным — место занято! Он не стал своим среди прежних богов, служа лишь вестником их воли, — сухо сказала Эвриале, вновь поражаясь жестокости юношеского максимализма. — Он непременно сделает попытку прорваться со своими «идеями» в этот мир, а ты с легкостью предашь нынешние «идеалы» ради его примитивных принципов обмана и стяжательства. Но его маленькая проблема в том, что он сам… души не имеет. Как и гарпии! Это такая разрушительная стихия, которая никогда не может найти «полного счастья», а любое удовлетворение страсти — непременно оборачивается пустотой. Ты это еще испытаешь в полной мере, не торопись!
— Вы нарочно меня унижаете, — с ненавистью ответил юноша.
— Это не так. Хотя я разочарована, признаю, — с тяжелым сердцем ответила Эвриале. — На самом деле, я думала, что именно ты окажешься той, кого я ищу.
— «Музом», что ли? — пошутил он.
— Ее воплощением! — с горячностью парировала Эвриале. — Она ведь находится не снаружи, а внутри, она как раз живет в душе, двигая ее на достойные свершения, на творчество, а не на разрушение. Твой дедушка сам пожелал не работать, не создавать, а разрушать, уничтожать. Ради чего — дело десятое, но вначале он отказался создавать что-либо полезное.
— Хорошо, я буду молчать, — насмешливо сказал мальчик.
— Я очень на это надеюсь, — спокойно ответила она.
— Но мне кажется, вы в ней ошиблись, она ничего не сможет, — сказал он, явно желая причинить ей дополнительную боль.