— А кто такие сирены? — спросила девочка.
— Бывшие музы, предавшие ту, в чьих играх участвовали, — ответила Эвриале. — Есть такие искусства, которые помогают создать образ человека, не меняя его сути. Ты же тоже любишь красивые платья, мечтаешь о красивой обуви. Тебе же не хочется входить в свой класс в том безобразном рубище, которое нынче продается у вас в магазинах без очереди?
— Конечно, не хочется! Я купила вот эти туфли, а ребята в классе над ними смеялись, — с горечью сказала девочка.
— Конечно, вещи могут создать вокруг тебя иллюзию защищенности, они тоже нужны, но они не могут заменить собой все, — мягко сказала Эвриале. — Сирены когдато были музами материального, они это называют «вещественными доказательствами жизни». Музыку, танцы и литературу, которая не всегда имела письменность, передаваясь из уст в уста, — нельзя потрогать. Поэтому изобразительное искусство, какие-то прикладные декоративные ремесла — раньше не входили в область интересов настоящих муз. Это… как красивая картинка, но без всякого смысла. Ею можно наслаждаться, следить за ее орнаментом, но не более того.
— А что с ними стало потом? — с любопытством спросила девочка.
— Разгневанная мать Персефоны превратила их в полуптиц, вроде гарпий, чтобы они вечно искали путь в царство мертвых, куда побоялись последовать за своей подругой. Их три сестры.
У них была еще одна, а возможно их было больше. Потому что сирена, чью песню отринет смертный — умирает.
Эвриале все оттягивала время, понимая, насколько бессмысленно говорить этому юному созданию, что за все на свете надо платить, а ей придется за свой дар заплатить особенно высокую цену. Ей не хотелось вновь заглядывать в то будущее, когда сработает запущенный ею часовой механизм, и сидевшая перед ней девочка станет полноправной Каллиопой.
— Под конец этого времени все нити начнут рваться, не давая людям задуматься над тем, что творится прямо у них на глазах, — тихо рассказывала Эвриале, понимая, что никогда не сможет сказать ей главного. — Некоторые ударятся в «славянские поиски», найдя некие «дощечки» из «Велесовой книги», несущей тот же морок, как и все, что будет происходить вокруг. Но там будут названы три имени, как «три стороны бытия» или «три мира славянского мифологического миропонимания» — Явь, Правь и Навь. И что же это за «сторона жизни», если Навь в словаре Даля трактуется как встречающийся в некоторых губерниях синоним слов мертвец, покойник, усопший, умерший, Явь, Правь — вообще не встречаются? Это отклики песен сирен, к которым ты должна внимательно прислушиваться. Чем громче поют сирены, тем ближе к тебе подступают гарпии.
— А вы мне не поможете? — тоскливо откликнулась девочка.
— Чем я могу помочь той, которая наденет золотую корону? Ты пока сама не понимаешь своей силы! — усмехнулась Эвриале. — Но я буду появляться в тех местах, где твои сестры теряют веру в себя и… чтобы создать нечто такое, что люди обычно называют «совершенно случайно». Моя задача — привести все в равновесие, уравнять ваши шансы.
Понимая, что будущей Каллиопе в этот момент совершенно расхотелось надевать на себя золотой венец, Эвриале с улыбкой добавила: «Ничего! Как только ты увидишь, какие грязные руки протягиваются к твоей по праву короне, твои страхи отступят!»
— А почему все греческое теперь будет не где-то, а у нас? — в полной растерянности спросила будущая муза.
— А вам в школе не зачитывали расхожую фразу «Античность — колыбель всего человечества»? — вопросом ответила на ее вопрос горгона. — К тому же, корни всего о чем мы говорим, хранятся в памяти у каждого народа. Например, в болгарском фольклоре навьи — это птицеобразные души умерших, летающие по ночам, в бурю и дождь «на злых ветрах». Крик этих птиц означает смерть. По поверьям «нави», нападая на людей, сосут их кровь. На Балканах это объясняется весьма прагматично, дескать, они — вампиры, чрезвычайно опасные для людей. Ты потом еще удивишься, когда обнаружишь, что самые кассовые фильмы будут о вампирах, а все книжные прилавки будут завалены «сагами» про них же. Вампир станет романтичным и притягательным, просто душкой, достойной девичьей любви.
Часы на столе прозвонили в последний раз, потому что дверца открылась, в окошке показалась девочка помахавшая чаевницам рукой. Горгона, открыв ящичек под часами, вынула два последних пирожных. Ими оказались нежные эклеры Мари-Антуана Карема, личного повара английского короля Георга IV. Эвриале мысленно согласилась с выбором часов, решивших таким образом подсластить грусть расставания.