Новицкий так и ехал в башлыке, и никто не пытался с ним заговаривать, полюбопытствовать, что, мол, за человек, кто его отец, силён ли и богат его род, обычные вопросы для здешнего люда. Очевидно, Петрос или даже сам князь велел оставить гонца в покое, а распоряжения Мадатова, как помнил Новицкий, дважды повторять не приходилось. Даже Петрос, обменявшись с встреченным всадником условными фразами, когда удостоверился, что перед ним нужный ему человек, умолк на все два дня пути.
В первый день их никто не тревожил, и Сергею предосторожности Петроса показались даже излишними. Впрочем, когда тот объехал далеко стороной показавшееся селение, Новицкий его вполне понял. Если он собирался остаться незамеченным и неузнанным, незачем собирать вокруг ещё и крестьян, тем более что многие из них, конечно, связаны с теми, кто обитает в горах. Хотя дальнейшие действия командира Сергея несколько огорошили. Они поужинали на опушке небольшого лесочка, а потом, потушив костёр, отправились дальше и, только проехав около полутора вёрст, уже в темноте остановились ночлегом. Петрос почти на ощупь нашёл место на плоскости, хорошо ему, как понял Новицкий, известное. Небольшое возвышение, холмик, окружала гряда валунов, пригнанных друг к другу не без помощи человеческих рук. Двое передовых спешились и осторожно прокрались внутрь. Через несколько минут с холма глухо протявкал шакал. Петрос тронул коня плёткой, остальные последовали за ним и так, вереницей, въехали в неширокий разрыв, шириной в полторы сажени. Поднявшись к вершине, они стреножили заморённых длинной дорогой животных и привязали поблизости. Треть отряда спустилась вниз и стала на стражу, а остальные кинулись на бурки и тут же заснули.
Новицкому показалось, что спал он не дольше пяти минут, когда проснулся от удушья и забарахтался, пытаясь освободиться. Петрос одной широкой, твёрдой, словно вырубленной из чинары ладонью зажал ему одновременно рот и ноздри. Поняв, что Новицкий проснулся, армянин убрал руку, приложил палец к губам и показал на башлык. Сергей накинул капюшон и мигом вскочил, поднимая одновременно ружьё, лежавшее ночью под боком. Он был уверен, что настала его очередь вставать в охранение, но в неверном, сумеречном свете увидел, как его спутники уже седлают коней. Новицкий быстро управился со своим рыжим мерином и поднялся в седло, не слишком отстав от других. Когда выехали за камни, он догнал Петроса.
— Почему не разбудили меня? Я тоже мог караулить, — спросил он, мешая слова русские и татарские.
— Ты гость. Мне приказано привести тебя невредимым. И ты не умеешь видеть сквозь темноту.
Отвечая, Петрос даже не повернул голову. Новицкий ещё раньше заметил, что он никогда не смотрел прямо на собеседника, но всегда слышал и замечал всё, что случалось рядом.
Невидимое ещё солнце уже подкрашивало розовым верхушки пихт, забежавших на хребет справа. Отдохнувшие за ночь лошади весело шли по утреннему холодку, а всадники поёживались в сёдлах, когда их кололи порывы ветра, прилетевшего от снежных вершин. Сергей был рад, что башлык и бурка надёжно защищают его от не успевшей растаять ночной прохлады, и знал, что так же надёжно они спрячут его и от острых палящих лучей дневного светила.
Через пять часов они приехали в Чинахчи.
Первыми их встретили два чёрных остова домов, сгоревших совсем недавно. Петрос протянул руку с плёткой, которую он никогда не выпускал из ладони, и мрачно процедил несколько армянских слов, которые Новицкий понял без перевода. И дальше, пока они пробирались к замку, Сергей видел среди цветущих садов и прогалы вырубленных деревьев, и обуглившиеся стены, и проломанные заборы, которые, очевидно, уже некому было восстановить. Людей успели похоронить, мёртвых животных тоже увезли, опасаясь заразы, но следы набега ещё видны были в мирном селении, как след после удара шашки, кинжала или же топора.