– Где остальные?
– Какие остальные? – не понял Виталий.
– Ты что, в лесу один?
– Пришел один. А на счет леса не знаю.
– Так значит пришел один и все время был один? – испытующе глядя в глаза, спрашивал старший.
– Да, так и есть. Пришел один и был один.
– Хорошо. Разберемся – по-прежнему недоверчиво глядя на Виталия, согласился военный.
Он подошел к подчиненным, чтобы дать им указания. После этого Виталий в сопровождении трех солдат пошел на выход к их транспорту. Остальные остались на месте.
Ехали долго. Кроме времени другого ориентира не было, так как окна были не только зарешечены, но и закрашены. Судя по времени, его привезли в областной центр. Прямо из дверей машины, минуя улицу, его провели в здание. Долго шли внутри здания. Он опять ничего не видел, так как голову приказано было опустить. В светлом кабинете, куда они пришли, ничего не было кроме стола и трех стульев. За столом сидел мужчина солидного возраста. Глаза его были так серьезны и так расстроены, что Виталий даже смутился. Неужели смерть Скоротечко для них такое горе?
Разговор начался не сразу. Сначала он внимательно оглядел прибывшего, затем крикнул конвоира, велел снять наручники. Первый вопрос был все тем же:
– С кем Вы были в лесу?
Виталий сдержался.
– Меня уже спрашивали об этом. Я уже отвечал. Ни с кем. Я был один. Пришел один и ушел один.
– Где Ваше снаряжение?
– Какое снаряжение? – занервничал Виталий.
– У Вас было снаряжение? – нервозность допрашиваемого мужчину не смущала.
– Нет. Снаряжения не было.
Человек выложил на стол пакет, в котором было видно ключ, красную проволоку и деньги.
– Вот все, что было при Вас. Вас взяли больше чем за сто километров от ближайшего транспорта. Разве этим можно обойтись? – военный явно следил за реакцией парня.
– Нет. Нельзя.
– Тогда как Вы объясните Ваше присутствие в лесу?
– А что и поприсутствовать нельзя что ли? – Виталий понял, что попал в какую-то непонятную ситуацию и решил, что пока не спросят о Скоротечко впрямую, он не будет говорить об убийстве.
– Что Вы делали в лесу?
– Гулял.
–Так, хорошо. Из какого места Вы вышли погулять?
– Как из какого? Из Кукушкина.
– До Кукушкина от того места, где мы Вас встретили, более шестидесяти километров. Не далеко ли для пешей прогулки? Или Вас кто-то подвез? Если да, то кто? И на чем?
Ответчик, не найдя, что сказать, молчал. Мужчина встал и прошелся по комнате. Было ясно, что он начинает раздражаться. Он подал Виталию бумагу и ручку.
– Опишите Вашу автобиографию кратко. Последний год более подробно. Последние дни, ну, допустим, пять дней, тоже подробно.
С этими словами он вышел из кабинета. Виталий, оставшись один, взял ручку и быстро начал писать. Сделав то, что от него требовали, он встал и постучал в дверь. Сразу же вошел конвойный и приказал выйти в коридор. Его отвели в камеру. Там он был один. Он лег на кровать. Мысли не давали спать. Вспоминая суть вопросов, которые ему задавали, он все больше приходил к выводу о том, что его с кем-то спутали, и что он арестован вовсе не за убийство. Как же быть? Рассказывать о происшествии на ферме или нет?
– Надо рассказывать – решил он. – Скрыть все равно невозможно. В Кукушкине уже все, наверное, знают, а, значит, сообщат и в область.
Он уже приготовился к откровенному разговору, когда за ним пришли. На этот раз в той же самой комнате присутствовало уже два человека. Оба они были примерно одинакового возраста, и чувствовалось, что они были на равных. Вели себя так, как будто разгадывали трудную и неприятную загадку. Вопросы были не ясны, а голоса их были тихи и усталы. Виталия очень удивляла эта форма допроса, так как все, что он знал раньше о допросах в тюрьмах, коренным образом отличалось от того, что сейчас происходило с ним. Он пытался честно и откровенно отвечать, но ответы их не устраивали. Он окончательно запутался в показаниях и, наконец, решившись, заявил:
– Я не знаю, что вы от меня хотите, но я решил все рассказать. Прошу зафиксировать явку с повинной.
– В чем хотите повиниться? – оживился следователь.
– Как в чем? В убийстве начальника районной милиции. Разве не за это вы меня взяли?
Допрашивающие переглянулись. В их лицах читалось очередное разочарование.