— Хорошо, — сказал он. — Желаете о деле? Извольте. Мы почти готовы. За точность переброски я теперь могу поручиться. Сигнал, в свое время посланный Горетовским, очень помог в этом. Затем. Микросотрясения, которыми вас, Джек, уж простите, мучили, также принесли тот результат, которого я добивался: ваши коды должным образом скорректированы. Далее. Впредь — никаких копий, никаких обгоревших трупов. Вы, именно вы осуществите переход. Однако в нашей готовности есть два изъяна. Первый: без надежной двусторонней связи я вас, Судья, не отпущу.
— Я давно уже не Судья, — заметил шотландец.
— Вы Судья во веки веков, — отмахнулся профессор. — Итак, связь. Я близок к решению. Собственно, решение уже достаточно давно найдено, но есть некоторые тонкие аспекты… технологического, я бы сказал, характера. Впрочем, и с этим справимся. Я прогнозирую, что к зиме связь будет. Несколько экспериментов на животных… это еще месяца два-три… и надежно… ну, относительно надежно — процентов шестьдесят… повысить еще — не вижу принципиальной возможности… Хороший прибор должен получиться, да к тому же практически вечный. Если найдете возможности для подзарядки.
— Найду. Так что? Март, апрель?
— Да, начало весны. Но отправлять вас, вероятно, нужно в теплое время года. Май, июнь, июль. Это о вопросе «когда». Если только подготовка марсианской экспедиции не ускорится против ожиданий… тогда вынужден буду отвлечься… А вот вопрос «где» — и есть второй изъян нашего предприятия. Где именно вас переправлять?
— Мы обсуждали, — пожал плечами Джек. — В вашем Природном Парке.
— Э, друг мой… — протянул Румянцев. — Парк совершенно не годится. Необходимо все-таки стационарное оборудование, много энергии, высокие плотности... В полевых условиях — никаких гарантий точности попадания. Не раскидывать же шатры под дубом, уже не говоря о палатах каменных… Нет-нет. Да и по другим причинам неудобно в Парке. Знаете ли, природа, первозданная чистота, русская idée-fix двадцатого века, наряду с качеством дорог, а мы строительство затеем…
Он потянулся к хьюмидору, достал очередную сигару. Зажмурившись, понюхал ее, затем обрезал и раскурил.
— Нет, — повторил ученый, выпустив клуб дыма. — Необходимо найти подходящее место. Такое, чтобы оно и там оказалось подходящим. Неровен час, возникнете ниоткуда на глазах у изумленной публики. Да еще и в состоянии шока, если верить теории. Которую, кстати, вполне подтверждает рассказ Горетовского о его появлении здесь. Помните?
Джек кивнул.
— Или, — продолжил Румянцев, — другая опасность. Нý как там на этом самом месте что-нибудь построено или установлено. Угодите, к примеру, в толщу камня… Верная смерть. Да и деревца будет достаточно. Оттого, между прочим, извековский дом в Верхней Мещоре нас не устраивает. Весьма удобно было бы, но я хорошо помню слова Горетовского: в его родном мире на этом самом месте росла березово-осиновая роща… с грибами…
— Мне ясно, — медленно сказал шотландец, — что уходить нужно ночью. Меньше людей.
— Согласен, — отреагировал профессор, — но где, где? Вот глупая проблема… Такие сложности успешно преодолеваем, а простую бытовую чепуху — ну никак… Очень раздражает. Даже, я бы сказал, бесит. Сильнее, чем футбол.
Помолчали.
— Резиденции императора, — произнес Макмиллан. — Царское село… Какие еще?
— Думал, — откликнулся Румянцев. — Неплохая идея, если ночью. Там у них музеи, по ночам, естественно, пустующие. Но Царское, Зимний, Ливадия слишком далеко от Москвы. Как и Сарез, там вообще почти идеальное место. Однако — Памир, очень далеко… Вы же хотите Горетовского разыскать. Я, впрочем, тоже хотел бы, чтобы нашли его… Увы — без документов, без денег можете не добраться. Кремль? Тоже нет. Максим упоминал, что Кремль у них очень строго охраняется. Жаль. Здесь мы бы это устроили. Владимир Кириллович помог бы, не сомневаюсь…
«Там его нет», — хотел сказать Джек, но промолчал. Ясно же, что нет.
Профессор пыхнул гаваной, уставился в пространство.
— Скажите, Джек, — заговорил он через некоторое время, — почему вы так стремитесь туда? Горетовского я вполне понимаю, он рвался домой. Положим, в последний свой здешний год — если не больше — уже не слишком рвался, но… Максим упрям… был… и есть, надеюсь… Да… У меня — свои резоны, передо мной невиданная и никем ранее не исследованная задача, саму постановку которой всего четверть века назад представить себе было невозможно. Но — вы?
Макмиллан встал, подошел к окну, постоял неподвижно. Вернулся в кресло, попросил:
— Пожалуй, налейте мне, Николай. На один палец. Вот так. Спасибо.