Ладно, решилась она. Может, еще есть шанс. Всего-то сорок два, за собой слежу, выгляжу, говорят, не хуже молодых.
А на Саню надежд нет. Хороший мужик, только… нелепый какой-то…
Она посмотрела директору в глаза, улыбнулась.
— Как скажете, Вячеслав Викторович… Слава… По собственному — так по собственному. А давайте, — она положила ладонь на крепкое директорское запястье, — хоть отметим это. Пригласите сегодня вечером куда-нибудь, а? Не один ведь год вместе…
Директор поднял бровь, потом коротко рассмеялся.
— Ого! — он похлопал рукой по Людмилиной ладони. — Ну и ну! Люд, да я ж тебя насквозь вижу! Что, приперло? Эх, умная ты баба… оказалась… И красивая, тут ничего не скажу. А вот что ж раньше-то думала?
— Семья… — вздохнула она.
Директор помолчал. Потом сказал:
— А, все вы одинаковые… Ладно. Жалко мне тебя, оставайся уж. А Ритка… нет, тоже пусть остается. Только вот что. Отметить отметим. Но начнем, как говорится, прямо сейчас.
Он выдвинул ящик стола, достал початую бутылку виски, два массивных стакана, плеснул — в один побольше, в другой поменьше. Снял телефонную трубку, сказал:
— Верунчик, ко мне никого не пускать. И не соединять ни с кем, я занят.
Положив трубку, поднял стакан.
— Ну, Людок, как говорится, давай!
— Я дверь запру, — едва слышно проговорила Людмила.
Директор с усмешкой кивнул:
— Запри.
Она медленно подошла к двери, повернула ключ, постояла неподвижно — буквально пару секунд, — глубоко вдохнула, выдохнула, выпрямила спину и, заставляя себя слегка покачивать бедрами, двинулась к директору. Тот встал из-за стола, сделал шаг навстречу.
На краю сознания Людмилы вспыхнул и тут же погас смутный образ.
Максим.
Давно это было.
38. Среда, 6 октября 1999
— Садись, Горетовский, — особист указал на приколоченную к полу табуретку. — Хотя нет, погоди. Ну-ка, свет выключи, вон, у двери. Во-во. Ага, включай. Садись, да не на краешек, крепко садись, чтоб подальше, а то ну тебя на хер, все светишься, вражина, еще облучишь.
Максим сел, поморщился от рези в желудке.
Крохотный кабинет — как пенал, два на четыре метра. Окно, где-нибудь девяносто на девяносто, забрано решеткой, сваренной из толстых прутьев. Мощная решетка. Правда, неизвестно, насколько прочно она в стену заделана — может, потяни ее посильнее, так и вывалится.
В этом мире всё так, отстраненно подумал Максим.
Впрочем, из кабинета решетки не видно: на окне — потертые, но плотные черные шторы. Всегда.
Слабенькая лампочка под потолком. Без абажура, на скрюченном проводе. Обшарпанный стол с тоненькой картонной папочкой на нем. Рядом со столом тумбочка, на ней сейф. На стене, над головой особиста, два портрета — товарищ Сталин и товарищ Дзержинский.
— Слушаю вас, гражданин старший лейтенант, — вежливо, но без подобострастия произнес Максим.
Вызов несколько удивил его. И прежний кум, Васильков, и нынешний, Акиньшин, старательно избегали странноватого заключенного. Как и все прочие — что администрация, что вохра. У них свои легенды и мифы, объяснил как-то покойный Миша. Ты вот светишься, а они облучения боятся. Что не дóхнешь, так, может, ты мутант. А они-то — нет. Про мутантов ходят такие байки… семипалатинских там, воркутинских…
А ты не боишься, спросил тогда Максим? Да ну, махнул рукой Гурвич, нам, зэкам, таких мелочей бояться… Ну, светишься… Подумаешь… Значит, так надо. Ты лучше расскажи еще разок про письма к съезду, ну, ленинские. Где он упыря припечатал.
— Слушаю вас, — повторил Максим, испытывая даже некоторое любопытство.
— Ты, Горетовский, это… — заговорил Акиньшин. — Ты у нас чей шпион-то?
— Числюсь американским, гражданин старший лейтенант, — ответил Максим.
— А на самом деле? — кум прищурился. Вероятно, ему казалось, что — пытливо.
— Органы не ошибаются, — отчеканил Максим.
— По-всякому бывает, — загадочно высказался особист.
Он открыл свою папочку, заглянул в нее, старательно загораживая свободной рукой от взгляда зэка.
— Виски пил когда-нибудь? — неожиданно осведомился он.
Максим решил, что лучше не откровенничать. Даже на эту тему.
— Не доводилось.
— Гражданин старший лейтенант, — строго напомнил Акиньшин.
— Гражданин старший лейтенант, — повторил Максим.
Кум пошуршал бумажками, извлек одну из них, быстро придвинул к краю стола, помусолил во рту чернильный карандаш, положил его поверх.
— Ладно. Вот, прочитай и распишись, что ознакомлен и… это… подтверждаешь.