Главарь тогда подумал-подумал — и согласился. Давай, Бирюк, попробуем, ответил он. А то правда твоя, мелко плаваем.
С тех пор взяли шесть магазинов. Планировал Максим с большой осторожностью — каждый раз действовали в другом районе города и каждый раз немного в другой манере. И не частили.
Да и не было нужды частить. Деньги в колоду потекли совсем иным потоком, чем прежде. Благо, черный рынок мог потребить водки и вдесятеро больше.
Теперь вот Максим придумал новое — перехватить фургон с водкой между базой и магазином. Кто-нибудь — да вот хоть Хохол — оденется в милицейскую форму. Была у них такая, Язва как-то мусора опоила… Использовали форму для сексуальных игр, но можно отстирать-отгладить, делу послужит. И жезл полосатый пригодится, не все совать его куда ни попадя¸ тьфу. Остановится шофер Серега, никуда не денется. А дальше — дело техники. Мочить никто никого не собирается, отдохнет водила в кузове, ничего страшного.
…— Да, Бирюк, — повторил Мухомор. — Не чучело ты. Молоток. Сейчас Нюне скажу форму стирать. А ты Хохлу все растолкуй. Ну и всем прочим.
— Да не надо больше никого, — улыбнулся Максим. — Баранку я сам покручу, Хохол рядом. А ты с остальными на точке жди. Перегрузить быстро надо будет, нам с Хохлом еще машину к базе отгонять.
— Ну молоток же! — воскликнул Мухомор. — Все как есть сообразил!
— Ничего не молоток, — грустно возразил Максим. — Соображаю как раз плохо. На черном рынке водки нехватка, а мы по мелочам… Ладно, может, и придет что в голову…
— Ты себя береги, —сказал Мухомор. — А первым делом голову. Твоя голова, Бирюк, чистое золото.
43. Пятница, 7 апреля 2000
— …Ах, какой ты сладкий… — стонала Маринка, выгибаясь дугой под Максимом. — Ах, как ты это делаешь… Еще… еще… еще…
Максим дошел до верхней точки, зарычал. Секунду спустя тоненько завыла женщина.
Потом она шептала на ухо:
— Я на тебя сразу глаз положила, сразу! Хотя ты и ненормальный, это любой скажет. А я ненормальных люблю, и тебя, вот как увидела, так и полюбила. Ты не смотри, миленький, что я с другими, это жизнь такая проклятая у меня, что даже и Хомяку давать приходится… И с колхозниками этими тоже иной раз… От злости это, потому что он-то думает, что меня пользует, а на самом деле это я его пользую, мне ведь и удовольствие получить, и кулака обчистить… И не стыдно даже, дрянь я, да? Вот за других стыдно, за Хомяка особенно, но что ж поделаешь, родненький…
— Ты моя, — сказал Максим. — С этого дня ты моя. Узнаю, что еще с кем, — убью.
— Ни с кем, никогда, только с тобой, всегда с тобой, верь мне, ты мой сладкий… Еще хочу… Вот так хочу…
Словно прорвало меня, подумал Максим, держа Маринку за бедра и ритмично двигаясь.
Машину с водкой взяли без сучка, без задоринки. Пригнали на точку — ветхий, но с обширным подвалом домишко в Лосиноостровской. Разгрузили. Аккуратно доставили фургон к базе, припарковали с тыльной стороны. Растворились в марьинорощинских переулках. Вернулись на хамовническую хату. Максим завалился на тот самый топчан — вздремнуть. Велел Хохлу не беспокоить. И, уже засыпая, поймал мысль, так давно от него ускользавшую. Мысль о настоящем деле.
А потом его разбудила Маринка. И — прорвало окончательно.
Вот она опять забилась, завизжала. На этот раз Максим поотстал…
Ничего так девочка, признался себе он. Дрянь, конечно, да. Но есть в ней что-то… И ко мне вроде искренне. А я — однолюб, я в нее втрескаюсь, к бабке не ходить. Ну и ладно… Наташа моя далеко, не выразить, как далеко… Люська тоже… Да и не сказка ли все это?.. Тени…
Ну вот, догнал Маринку. Ох, сам-то — чуть не до обморока…
— Запомнила? — спросил он позже. — Моя.
— Твоя, твоя, — выдохнула она. — Но уж и ты — мой.
— Пожалуй, что так… — усмехнулся Максим. — А теперь я все-таки посплю. Устал что-то. Не пускай никого, ладно? Только Мухомора, когда появится.
— Ладно… — Маринка легко поцеловала его в щеку. — А увезешь меня когда-нибудь в Сочи?
— Увезу, — сонно пообещал Максим.
— Спи, мой хороший…
Он проснулся, когда уже вечерело. Маринки рядом не было, и Максим немедленно ощутил укол ревности. Где, с кем?
Идиот, обругал он себя… Ну вот, и желудок заныл — а ведь с утра о себе не напоминал.
Дверь приоткрылась.
— Сереженька, — прошептала Маринка.
— Иди сюда, — позвал он.
— Наши вернулись, — сказала она, присаживаясь рядом. — Мухомор дово-о-ольный! А я к тебе никого не пускаю, даже его, ты спишь уж больно крепко…