Событие гипостазиса есть настоящее. Настоящее исходит из себя, а лучше сказать, есть исхождение из себя. Это обрыв в тянущейся без начала и конца нити акта-существования. Настоящее обрывает нить и снова завязывает ее; оно начинает; оно - самоначинание. У него есть прошлое, но в форме воспоминания; у него есть история, но оно не история.
Положив гипостазис как настоящее, мы пока еще не ввели в бытие время. Мы задали себе настоящее, но не дали тем самым себе ни временной протяженности, взятой в линейном ряду длительности, ни какой-либо точки этого ряда. Это ведь не настоящее, извлекаемое из отныне конституированного уже времени как его составная часть, а эффект настоящего, разрыв, производимый им в безличной бесконечности акта-существования. Это как бы онтологическая схема. С одной стороны, это еще чистое событие, и его следует выражать глаголом; и однако, акт-существования словно сбрасывает кожу, в нем есть уже нечто, существующее. Важно, чтобы настоящее было схвачено на границе акта-существования и существующего, где, будучи эффектом акта-существования, оно оборачивается существующим. Настоящее есть своего рода самоисхождение, и именно поэтому оно всегда есть схождение-на-нет. Если бы настоящее могло устоять, длиться, оно бы получало свое существование от чего-то предшествующего, наследовало бы ему; но ведь оно есть нечто, исходящее из себя. А исходить из себя можно лишь в том случае, когда ничего не получаешь из прошлого. Стало быть, схождение-на-нет есть сущностная форма начала.
Но каким образом это схождение-на-нет может вылиться в нечто? Мы находимся в диалектической ситуации, которая скорее описывает, нежели исключает настоятельно необходимый здесь феномен - Я.
Философы всегда понимали двойственность Я - то, что оно не есть субстанция и однако же есть существующее по преимуществу. Бессодержательно было бы определять его как нечто духовное, если считать, что духовное тождественно свойствам. Это ничего не говорит о способе его существования, о том абсолютном в Я, что не исключает способности к тотальному обновлению. Сказать, что эта способность обладает абсолютным существованием, значит претворить эту, по меньшей мере, способность в субстанцию. И напротив, схваченное как эффект гипостазиса, на границе акта-существования и существующего, Я сразу оказывается вне противоположений изменчивого и постоянного, а равно и вне категорий бытия и ничто. Парадокс устраняется, если понять, что Я есть не изначально существующее, а способ самого акта-существования и что оно, строго говоря, не существует. Верно, конечно, что настоящее и Я оборачиваются существующими, из них можно построить время и иметь время как существующее. Далее возможно иметь проживание этого гипостазированного времени - кантовское, например, или бергсоновское. Но это будет проживанием гипостазированного, существующего времени. Это уже не время в его схематическом действовании между актом-существования и существующим, не время как чистое событие гипостазиса. Когда мы полагаем настоящее как власть существующего над актом-существования и ищем переход от акта-существования к существующему, мы попадаем в плоскость исследований, которую уже нельзя квалифицировать как проживание. И если феноменология это только метод радикального опыта, то мы окажемся вне феноменологии. К тому же гипостазис настоящего есть лишь момент гипостазиса; время может указывать и на иную связь между актом-существования и существующим. Мы увидим далее, что именно оно окажется как бы самим событием нашей связи с другим и тем самым позволит нам, превосходя монистический гипостазис настоящего, прийти к плюралистическому существованию.
Гипостазис, то есть настоящее Я, - это свобода. Существующий властвует над актом-существования, господствует над своим существованием как муж, как субъект. Есть нечто, что в его власти.
Это - первая свобода; пока еще - не свобода выбора, а свобода начала. Теперь есть существование, исходящее из чего-то. Эта свобода заключена во всяком субъекте в силу того обстоятельства, что субъект, существующий, есть[15].
15
Понятие гипостазиса у Левинаса, очевидно, связано с событием диады сознание-бессознательное, то есть событием сознания, которое всегда появляется вместе со своим основанием, В этом смысле важными представляются такие значения греческого слова «ипостасис», как основание, фундамент, основа, как и внутренняя форма слова, указывающая на постановку и стояние. С другой стороны, Левинас приходит к этому понятию из следующей полемики с феноменологией: «Господство, которое осуществляет существующее над существованием, осуществляется им в мгновение (в неделимом aтоме, индивиде мгновения), которое феноменология полагает как нечто нерасщепляемое. Но можно спросить, просто ли дана эта приверженность существующих Бытию в мгновение (instant)? Не совершается ли она самой постановкой мгновения? Не является ли мгновение тем самым событием, через которое в чистом акте полагается существующее существительное, которое овладевает этим Бытием?» (Левинас. 46 г.). Таким образом, по поводу мгновения настоящего (в латыни «instans») Левинас вопрошает о постановке этого мгновения, постановке настоящего. Греческое «ипостасис», вероятно, возникает из решения этой проблематики.
По-другому Левинас рассматривает понятие гипостазиса, конституируя его по отношению к анонимному «имеется» через овладение существующим его существованием: « 'Имеется' безлично не только в смысле, например. Бога Спинозы или мира неодушевленных вещей, объекта в противоположность субъекту, или протяженности в противоположность мысли, или материи - духу. Все эти сущие уже личны, ибо они существующие, они уже предполагают категорию существительного, под которую они подходят. Мы же ищем само явление существительного. Для обозначения этого явления мы взяли понятие гипостазиса, которое в истории философии обозначало событие, посредством которого действие, выраженное глаголом, становится существующим, обозначенным существительным. Гипостазис, появление существительного - это не просто появление новой грамматической категории; он означает подвешивание анонимного ‘'имеется'’, появление частного владения, имени существительного... И хотя мы искали гипостазис, а не сознание, мы нашли сознание, Гипостазис, существующий - это сознание, поскольку сознание локализовано и положено, и через акт без трансценденции, акт принятия положения оно приходит в бытие из себя и уже находит убежище в себе от Бытия в себе... Сознание, положение, на-стоящее, “Я” не являются изначально - хотя они являются в конечном счете - существующими. Они -собвггия, посредством которых безымянный глагол “быть” обращается в существительные. Они - гипостазис» (Левинас. 46 г.).
Говоря о дальнейшей эволюции мысли Левинаса, можно сказать, что если диада сон-явь сознания, конституируемая через гипостазис, противостоит у него анонимному «имеется», феноменально соответствующему бессоннице или безличному бдению, то в дальнейшем, с введением понятия «лица», непосредственно связанного с событием «Другого», возникает более общее противопоставление: гипостазис - лицо. Таким образом, сам гипостазис открывается как то, что может обрести «лицо», стать лицом. В этом, по Левинасу, и заключается спасение, избавление от захваченности анонимным «имеется». Безличное бдение бессонницы (вечность), как пограничное между сном и явью сознания (настоящим), преодолевается в пробужденности к Будущему в событии "лица". Таким образом, употребляя слово "гипостазис" применительно к индивиду, Левинас не присваивает ему сущность «лица». Гипостазис -это лишь то, что может обрести свое «лицо» в Другом. Можно сказать, что такова его задача, в отличие от задачи «существовать», как ее формулирует экзистенциализм. При этом надо сказать, что понятие гипостазиса Левинаса, очевидно, отличается оттого, как слово «ипостась», то есть по-французски то же самое слово (l’hypostase), употребляется в христианском богословии относительно трех ипостасей Троицы, хотя бы по одному тому, что лица Троицы являются лицами изначально, здесь ипостась тождественна лицу. В то же время Левинас употребляет понятие гипостазиса в данной работе лишь по отношению к человеку. Но и по поводу человека - Павла или Петра - в греческой богословской традиции принято употреблять понятие ипостаси. Однако вполне справедливо возникает вопрос, в том же ли смысле, например, Павел ипостась, что и одно из Лиц Троицы? Очевидно, нет, ибо человек, будучи ипостасью, должен лишь обрести свое лицо в Лице Сына Божия, каковое даруется ему по благодати. Поэтому разделение Левинасом применительно к человеку понятий ипостаси (гипостазиса) и лица представляется нам весьма существенным, хотя это и не отменяет вопроса о соотношении его понятия ипостаси, прилагаемого к человеку, и этого же понятия, прилагаемого к человеку в христианском богословии.