Пришла медсестра с бинтами и мазью. Остальные дети ушли в классы.
– Вы, малолетние преступницы, марш немедленно в кабинет директора! – сказал мистер Оукхёрст. Он посмотрел на свои измазанные кровью руки и покачал головой. – Не знаю, куда катится этот мир. Я бы понял, если бы такое отмочили парни. Но... девочки?!
Позже...
Нас наказали «задержанием». Причём не только на сегодня, а на всю неделю. Мистер Каркер назначил бы нам и больше, но дальше начнутся Пасхальные выходные. Упоминался «ремень». Если бы учителя не подозревали, что Ф. М. сам же и начинал все драки, в которых участвовал, мы бы, наверное, заработали «палку».
Джиллиан – единственная девушка в Коул Хилл, которая когда-либо зарабатывала «палку».
– Ваши родители будут поставлены в известность, – сказал директор. – Я им позвоню.
Джиллиан внезапно испугалась ещё сильнее, чем когда ожил снеговик. Сильнее, чем когда мы заходили в кабинет директора.
– Папа не берёт трубку.
Директор посмотрел на меня.
– Я живу с дедушкой.
– А у вас в доме есть телефон?
– Я его никогда не видела.
Мистер Каркер ударил линейкой по столу, словно перед ним лежала рука ученика. В его маленьком кабинете звук отдался гулким эхо.
– Ты что, юмористкой себя считаешь, Форман?!
Я не знала что сказать. Я не могла объяснить. В нашем «доме» можно найти очень много разных вещей, многие из них удивили бы большинство людей (сделанная в виде слоновьей ноги подставка для зонтов, в которой стоят африканские копья, хроно-синкластический инфундибулятор), но вот то, чему никто бы не удивился (телефон), похоже, отсутствовало. Я не могла утверждать, что у нас нет телефона, просто мне он никогда не попадался.
– Мальчик лежит в больнице. Я не потерплю шутки!
– Конечно, сэр.
Ни Джиллиан, ни я не пытались рассказать о снеговике. Со взрослыми это бесполезно. Они живут в другой реальности. Я не знаю, осознают они или нет, но у них есть странная способность игнорировать то, что у них прямо перед носом.
Мистер Каркер пошёл на компромисс и дал нам запечатанные конверты, которые нужно было передать «родителям или опекунам».
– Я полагаю, что когда вы придёте домой, вас там накажут не меньше, чем в школе.
Джиллиан ничего не сказала. Если она передаст конверт отцу, то уже завтра утром будет в больнице в ещё худшем состоянии, чем Ф. М. Мы об этом никогда не говорили, но я знала это. И я поняла, что директор это тоже знает, что все знают. Он просто принимал это как факт, ничего не говоря.
– Сэр, вы не можете так поступить, – сказала я. – Папа Джиллиан тогда...
Мистер Каркер осмотрел меня, как на биологический образец:
– Что тогда, Форман?
Джиллиан тоже смотрела на меня, перепуганная, и уже с настоящей ненавистью, гораздо большей, чем когда я проболталась о нашем возрасте возле «Помпы». Даже она предпочитает принять всё как есть, согласиться на порку, но не рассказывать о том, что с ней бывало дома.
– Ничего, сэр, – сказала я, сгорая от стыда.
Позже...
Раньше меня никогда не задерживали, но я знала, что это такое. Группа учеников, обвинённых в мелких правонарушениях (т. е. недостаточных для «ремня» или «палки», но за которые мало «строк»), задерживались в школе после уроков на два часа и использовались в качестве рабской рабочей силы для выполнения грязной работы.
Среди сегодняшних задержанных был Джо Гибсон, отец которого был представителем профсоюза. Он сказал, что «задержание» – это для школы возможность сэкономить на разнорабочих. Он был ветераном «задержаний», и в основном его наказывали за то, что он спорил с учителями и ставил под сомнения школьные правила.
Команда задержанных состояла из пяти парней – все из четвёртых и пятых классов, задержанные в основном за первоапрельские шутки после полудня[12] – и нас с Джиллиан, а командовал нами Горилла Оукхёрст. Когда все остальные ученики шли по домам или к автобусным остановкам, мы должны были явиться в зал для Собраний и получить задания и инструменты.
– Я слышал, что вы отправили этого неандертальца Минто в больницу, – сказал Гибсон. – Молодцы, дамы. Кто-то должен был преподать урок этому мерзавцу.
Джиллиан со мной не разговаривала.
Она много думала. О том, что я чуть не сказала директору. Это для неё было важнее, чем снеговик.
А я не могла перестать думать о снеговике, хотя от этих мыслей у меня болела голова. Это не было связано с моими обычными туманными зонами, но чем-то было похоже. Ведь от необъяснимых явлений всего один шаг до туманных зон.
Как только у Джона возникает желание поговорить о летающих тарелках, не дающих покоя ПВО, или о том, что Стоунхендж это древний космопорт, у меня тут же возникает мигрень – мозг предупреждает меня, чтобы я молчала.
Снеговик ожил.
Присутствие ощущалось не только на Тоттерс Лэйн. Здесь оно тоже было. И оно становилось смелее. Оно переставало прятаться. Разминало ледяные мускулы.
Мистер Оукхёрст велел нам надеть пальто, шарфы, перчатки, отвёл нас в подсобку и выдал большие инструменты. Кирки и лопаты. Паяльные лампы. Лестницы.
Немного подумав, он выдал нам непромокаемые плащи, чтобы мы надели их поверх своих пальто. Завсегдатаи «задержания» сразу застонали, предчувствуя, что задание будет не из приятных.
Сегодняшняя работа была связана со льдом. Его так много накопилось в сточных желобах на крышах, что желоба могли оторваться от стены. Мистер Оукхёрст не знал, что делать со мной и Джиллиан, думая (напрасно!), что мы не справимся с кирками и лопатами. В конце концов он решил, что мы с ней достаточно лёгкие, чтобы залезть на лестницы и растапливать наверху лёд паяльными лампами.
– А Хатчер – вон от лестниц, – приказал он.
Дадли Хатчер – прыщавый парень из пятого класса – отбывал наказание за то, что заглядывал девочкам под юбки. Его прозвище было «Грязный Гёрти».
Мы вышли на неосвещённую игровую площадку. Когда наши два часа истекут, наступит уже ночь, похолодает.
Я держалась подальше от снеговика. По борозде в снегу было видно, где он двигался. Он стал больше, как будто бы дети добавили ему объёма, прилепив снежки. Из его боков торчали шипастые ледяные ветви. На голове была борода из клыков-сосулек. Несмотря на кепку и шарф он был похож не столько на снеговика, сколько на какое-то страшное дерево.
Мальчики прислонили лестницы к стене, и Горилла указал вверх. Там, где желоба пристыковывались к водосточной трубе, скопился лёд. Он был похож на большой нарост, от которого вниз по трубе, словно щупальца грязно-белой медузы, спускались замёрзшие потоки.
– Словно тонна замороженной требухи, – сказал Гибсон.
– Залезайте наверх и принимайтесь за него, девочки, – велел мистер Оукхёрст. – А вы, парни, будете разбивать и отгребать в сторону сброшенные ими льдины. Гёрти, ты будешь отвозить лёд на тачке.
Во время «задержания» учителя могут называть детей как угодно.
На мгновение я заволновалась, что когда мы залезем наверх, Джиллиан направит на меня свою паяльную лампу, но я знала, что её обида будет длиться недолго. На меня, во всяком случае. Она не забудет этот случай, но голову терять из-за этого не станет. Она пережила субботний вечер возле «Помпы», переживёт и сегодняшний случай в кабинете директора.
Мы полезли наверх.
– Кто быстрее, – сказала она, всё-таки заговорив со мной.
Она быстро полезла вперёд и выиграла. Я решила лезть осторожно. Парни внизу подшучивали, но под юбки не заглядывали.
(Мистер Каркер отклонил десятки петиций о том, чтобы девочкам разрешили ходить в школу в брюках. Думаю, он был бы рад, если бы мы ещё и в парандже ходили, как мусульманки.)
Наверху, возле крыши, мы уселись на ступеньках и направили пламя на лёд.
Я была рада, что пришлось работать паяльной лампой: она хотя бы руки грела. От талой воды у меня скоро размокли варежки, а затем они начали замерзать и похрустывать.