Пусть возродится то, что когда-то вдохновляло Берлин и Петербург на дружественные, почти родственные отношения и связи. Пусть тема «Россия — Германия» станет постоянным спутником политической и общественной жизни народов и граждан наших государств, предметом их совместных усилий, постоянных бережных забот и внимания. Пусть будет так, ибо мы по опыту знаем, как ужасны другие альтернативы.
В беседах, которые велись в Москве и Бонне, Мюнстере и. Бресте в 1990–1991 годах, Г.-Д. Геншер не раз говорил, что для СССР, видимо, было непросто расставаться со своим другом — Германской Демократической Республикой. Но так судила история, так хотели немцы в самой ГДР. Встав на позицию признания права немцев самим решать свою судьбу, в том числе и вопрос о форме своего дальнейшего государственного существования, подчеркивал Г.-Д. Геншер, Советский Союз обретает себе настоящего друга в лице всего немецкого народа. Хочется, чтобы это предсказание исполнилось, несмотря на дезинтеграцию СССР. Государствам СНГ, прежде всего России, нужны в эти сложные годы надежные, добрые отношения с Германией. Тот, кто инвестирует в партнерство и стабильность наших отношений, тот инвестирует в будущее.
Эта книга не претендует на всестороннее и полностью аутентичное освещение событий, о которых в ней рассказывается. Я нарочно не сверялся с воспоминаниями современников, не обращался к печати и архивам. Я не хочу вступать в спор ни с кем, подтверждать или опровергать что-либо. Единственное, чем я пользовался, — мои собственные записи и память. Память же всегда субъективна.
Все написанное не более чем заметки профессионала на полях — сначала слабого и неловкого, затем более зрелого. Профессионалы же, как сказал в каком-то из своих выступлений по возвращении в Москву из Фороса М. С. Горбачев, это страшные люди. Страшные для политиков, наверное, не только своей односторонностью, но и знаниями, неверием в чудеса и мифы, а нередко и нежеланием быть лицеприятным, делать неправду за кусок хлеба. Но профессионалов, владеющих всеми областями жизни и знаний, нет. Не было их и не будет. Миром по-прежнему будут править политики разносторонние, а поэтому порой торопливые языком и близорукие. Мир, как встарь, будет опасно крениться из стороны в сторону и рыскать по курсу.
Приступая к работе над этой книгой в октябре 1991 года, я ненавидел плоды, как казалось, никчемных трудов своих. А написав ее, успокоился, еще раз поняв, что всякой вещи свое время, но заниматься любимым делом — великое счастье для человека. Оно со мной, как и готовность и далее служить людям. Что касается поворотов жизни, прав был Екклесиаст, сын Давидов, царь в Иерусалиме: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее». Великая Россия возродится. Придут и люди, которые сделают это.
Кружит время. Нужны сейчас надежда, вера, труд и подвиг. Несмотря ни на что. Остальное сбудется.
Книгу эту я посвящаю своим родителям и жене Инге, которые сделали в жизни меня тем, чем я стал. Она не появилась бы на свет, если бы не помощь и поддержка моих друзей и сотрудников В. Поленова, О. Красницкого, С. Артемьевой и М. Рыжковой, которым я приношу свою глубокую признательность.
Москва, апрель 1992 г.
Послесловие к русскому изданию
Судьбе было угодно распорядиться так, что эта книга впервые увидела свет не на русском, а на немецком языке. Она вышла в Берлине весной 1993 года. В России долгое время не находилось издателя, готового взяться за это дело. Наконец, он сыскался, и я искренне благодарен за предоставляемую возможность вступить в контакт с российской читательской аудиторией.
В Германии книга вышла с некоторыми сокращениями. Справедливости ради надо сказать, что, понимая важность напечатания книги как одного из свидетельств современной, в первую очередь германской, истории, мой именитый берлинский издатель испытывал некоторые сомнения по поводу ее успеха у немецкой публики, на которую после августа 1991 года пролился бурный поток всякого рода весьма приятных для немецкого взгляда и уха, но очень конъюнктурных произведений российских авторов. Я же никак не хотел присоединиться к этому потоку, отказывался поведать о том, что еще со школьной скамьи считал Ульбрихта Квислингом немецкого народа и вовсе не хотел уверять, что крушение ГДР представлялось мне с самого начала предначертанным богами. В подобные, весьма модные по тем окаянным временам высказывания никто из людей, знавших меня, никогда не поверил бы. Лгать же во имя дешевого успеха в стране, где проработал почти 15 лет и имеешь определенное имя — последнее дело. К счастью, немецкий читатель во всем разобрался сам, и первое время после выхода моя книга была в числе одной из наиболее читаемых новинок политической литературы.