Последующее развитие показало, что эти соображения имели под собой реальную почву. Их поспешили окрестить как «доктрину Квицинского». Разумеется, никакой «доктрины Квицинского» не существовало. Была борьба за осуществление намеченной, исходя из интересов Советского Союза, линии. Отказ от нее привел к тем последствиям, которые можно было просчитать заранее, включая дальнейшую судьбу советско-финляндского договора 1948 года. Наша политика была подчинена задаче обеспечения безопасности внешних границ СССР, другой политики у МИД СССР не было.
По свежим следам заседания Секретариата ЦК и не дожидаясь возможного создания каких-то межведомственных рабочих групп, мы подготовили доклад президенту о положении в Восточной Европе. Он был составлен в форме письма А. А. Бессмертных, которое так, по-моему, и не было подписано, но докладывалось устно. В письме предлагалось начать принимать в Москве руководителей восточноевропейских стран, причем первым в списке был венгерский премьер И. Анталл, испрашивалось согласие на поездки А. А. Бессмертных в Прагу, Софию и Варшаву, а также на прием в Москве венгерского и румынского министров иностранных дел. Особо ставился вопрос о необходимости принять в Москве премьер-министров восточноевропейских государств и пересмотреть решение о переходе в торговле с Восточной Европой только на свободно конвертируемую валюту. Было совершенно ясно, что возникшее состояние катастрофично. Ни у нас, ни у них валюты для торговли не было и в обозримом будущем не могло быть. Поэтому нужно было обходиться переходными решениями.
Предлагалось далее ускорить процесс заключения новых двусторонних договоров с нашими соседями, основное содержание которых должно было состоять в создании юридических гарантий против использования их территории во враждебных Советскому Союзу целях и обеспечении благоприятных условий для широкого взаимовыгодного сотрудничества во всех областях. Подчеркивалась необходимость соблюсти достигнутую еще в прошлом году договоренность о проведении совещания ПКК Варшавского договора и принять намеченное решение о роспуске его военной организации.
Отдельно ставился вопрос о Польше. Поляки настаивали на выводе наших войск уже в 1991 году, наш Генштаб считал, что вывод возможен не ранее 1995 года из-за того, что Северная группа войск должна была обеспечивать тылы и коммуникации Западной группы войск в Германии, которая выводилась лишь к концу 1994 года. Кроме того, Северную группу войск, как, впрочем, и наши войска из других восточноевропейских стран, просто некуда было выводить — в Союзе не было ни жилья, ни военных городков. Остро стоял вопрос о перерасчете взаимных финансовых претензий с Польшей. Имело смысл провести в широком политическом плане обмен мнениями и по содержанию будущего советско-польского договора, учитывая объективный вес и значение наших отношений с этим крупным соседним государством. Все это, как представлялось, говорило в пользу скорейшего проведения советско-польской встречи на высшем уровне. С Л. Валенсой пора было устанавливать прямой контакт и начинать диалог.