Инквизитор выждал еще немного и по-прежнему сухо поинтересовался:
– Что вам рассказал Арон Самуи…
Осекся и тут же поправился:
– …Аркадий Семенович?
Швед задумался. С одной стороны, научник не сообщил ему ничего приватного, но с другой – просил на него не ссылаться. Поэтому Швед решил ответить обтекаемо:
– Ничего конкретного. Сказал, что попробует как-нибудь обосновать отсутствие ауры у трупа. И еще сказал, что не впервые видит такой труп.
Насчет последнего Швед ничем не рисковал: Светлые сами сообщили, что за последний год это не первое подобное убийство.
– Он упоминал случаи из своей врачебной практики? Я имею в виду случаи столетней давности.
«Знает, – подумал Швед. – Хотя чего это я? Инквизиция всегда на шаг впереди всех…»
– Упоминать – упоминал, – признался Швед. – Но опять же без конкретики. Сказал – все потом, если подтвердятся какие-то его догадки.
«Нормально, – подбодрил сам себя Швед. – Вроде и сознался, но ничего и не выболтал. Нормально!»
– Думаете, там что-нибудь серьезное? – на всякий случай поинтересовался он у Инквизитора, справедливо полагая, что настало время и самому забросить удочку. Но Инквизитора так просто было не взять – он вообще не ответил.
– Я услышал, – вместо этого сообщил он. – Хорошо, работайте. Инквизиция понимает вашу озабоченность становлением офиса, но и расследование бросать не следует. Светлых мы оповестим. Все.
Инквизитор встал. Швед тоже.
Едва он закрыл дверь за гостем, в спальне снова зазвонил мобильник.
– Да твою же ж мать! Будет мне покой сегодня или нет? – в голос выругался Швед и пошел отвечать.
К его удивлению, звонили не свои и не Светлые. Звонил человек, причем незнакомый.
Девушка.
– Здравствуйте, – не очень уверенно поздоровалась она. – Мне нужен Швед.
– Я слушаю.
Швед помимо воли напрягся. Таким голосом и тоном обычно просят о помощи смертельно больному родственнику.
– Мне сказали… что вы можете помочь.
«Так, – подумал Швед. – Надо решать все по очереди».
– Кто сказал? – уточнил он.
– Саня Перебасов.
Швед напрягся еще больше.
Саня Перебасов был другом его детства и юности. И дружили они крепко, пока Шведа не инициировали. Увы, у Сани не обнаружилось ни малейших задатков Иного, и Швед одно время тщетно пытался получить квоту на вампирскую или оборотническую инициацию, но квоты выбирались еще на уровне столицы, и в Николаев за несколько лет так ни единой лицензии и не попало. Саня напрямую ничего не знал об Иных, но, естественно, догадывался, что с другом произошла какая-то феноменальная перемена, особенно после случая, когда Швед наплевал на запреты с правилами и не позволил умереть от пневмонии Саниному отцу. Заядлый рыбак, он в феврале провалился под лед и едва не сгорел в считанные дни. Естественно, Швед получил феноменальный втык – и из Одессы, и из Киева. Зато друг Саня перестал на него дуться, хотя в целом очень болезненно пережил охлаждение отношений со Шведом. Скорее всего он просто понял: бывший друг молчит не из вредности или гордыни. Он действительно не может ничего рассказать.
Саня со Шведом уже не выглядели ровесниками – Перебасов казался старше лет на десять – пятнадцать. Вероятно, это плохо соотносилось с одной из Саниных ранних теорий относительно произошедшей со Шведом перемены (спецслужбы). Теперь Саня уверовал в, как он сам выразился однажды, потусторонность перемен во Шведе. Швед в ответ смог только грустно улыбнуться, потому что больше ничего ему и не оставалось.
В последний раз Швед столкнулся с Перебасовым на улице незадолго до ухода в кругосветку. Встреча вышла короткой и скомканной: привет-привет, как дела, да помаленьку. Не более.
И вот – неожиданный звонок и ссылка на знакомое имя.
– Алло, вы меня слышите? – переспросила девушка, потому что Швед надолго замолчал.
– Слышу, – глухо отозвался Швед. – Где вы находитесь?
– На «Евбазе».
Еще один штришок. «Евбаза» – сокращение от названия «Еврейский базар», которое носила пивная здесь же, внизу, в соседнем строении с Параджановским домом и бывшей «Викторией».
– Ждите, я сейчас спущусь, – сказал Швед и нажал отбой.
Нажал – и застыл с телефоном в руке.
– Вот же ж! – бросил он в сердцах.
У него было странное предчувствие, что все окажется сложнее, чем можно предположить, но в то же время Швед был уверен: пойти надо. Как всегда, он не понимал, на чем конкретно зиждется эта уверенность, однако, как и всякий интуитик, склонен был собственной интуиции подчиниться.
Переодеваться было глупо, поэтому Шведу осталось только носки надеть да легкие летние кроссовки. С ключами он поступил как привык: запер дверь изнутри, оставил ключи на тумбочке в прихожей, а сам вышел на лестницу через Сумрак.