— Остановите этого дуралея-та. Я одна не справляюсь, — Розмари стояла в дверях, раскинув руки. Орсон пытался её обойти, но безуспешно.
— И куда это наш здоровяк собрался? — Джеримэйн поднырнул под её руку, оказавшись с Орсоном нос к носу. Тот молчал, но Розмари ответила за него.
— Увидел в окне свет очей своих-та. Я имею в виду Келликейт. Грит, жизнь положу, а вытащу её.
— Я спасу её. И узнаю правду. Чего бы мне это не стоило, — тихо, но веско подтвердил Осон.
— Ты совсем сбрендил? — Джеримэйн ничуть не испугался его гневного взгляда. — Опилки у тебя в башке, Орсон Глендауэр! Или нет, даже навоз. Со всех Трёх Долин собирали.
— Кто тебе правду-та скажет? — поддержала Розмари. — Ежели она виновата, ни в жисть не признается! А ежели не виновата… как ты отличишь, не брешет ли?
— Я пойму по глазам.
— Ой ли? А Рик много, что ль, понял-та по гляделкам той эльфийки? Прости, Рик, но это правда. Обманула тебя эта ведьма-та. Стало быть, ты лопух. А Сонни лопух ещё больший, чем ты… Вот и скажи ему!
— А что тут сказать? — Элмерик просочился в комнату и бросил промокшую насквозь куртку на табурет. — Меня вы смогли бы отговорить? Нет. Вот и его мы не отговорим. Так ведь?
Орсон бросил на него благодарный взгляд и коротко кивнул. Кажется, он уже не ждал поддержки и был приятно удивлён.
— Расскажи, что ты видел?
— Силуэт в окне. В комнате мастера Патрика. Она тоже увидела меня. Сразу отпрянула, конечно. Но я узнал. Это точно Келликейт. Я звал её, но она не откликалась, а потом свет и вовсе погас.
Он словно взвешивал каждое слово. Элмерик не сразу понял, что эти короткие, рубленые фразы являются признаком отнюдь не раздражения, а волнения. Орсон очень старался не заикаться — и у него получалось.
— И что ты намерен делать?
— Пойти туда.
— Вот просто взять и пойти! — губы Джеримэйна искривились в ухмылке. — Да там защитных чар стоит столько, что ты считать собьёшься! К тому же, если это и впрямь Келликейт, то она ясно дала понять, что не хочет тебя видеть.
— Отступают только трусы, Джеримэйн!
— О! Неужели благородный сэр наконец-то выучил моё имя? Посмотрите-ка, и трёх месяцев не прошло.
— А ну прекратите оба! — крикнул Элмерик, привставая. — Мы должны помочь Орсону. Он наш друг, разве нет? Пускай затея кажется спорной, но если он пойдёт один, то непременно натворит дел.
— Ой, натворит-та… — эхом отозвалась Розмари за его спиной.
— Ладно, бесы вас подери, я в деле! — Джеримэйн по привычке хотел сплюнуть на пол, но сдержался. — Может, на стрёме постою.
А Элмерик, сияя, продолжил:
— Идти после ужина, когда все будут спать. В прошлый раз нам не повезло, но в этот мы не будем надеяться на маковый пирог, я спою песню.
— А мы сами не заснём? — засомневался Орсон.
— Вы вставите затычки в уши, — Элмерику нравилось, как складно он всё придумал. Если Мартин прав и мастер Каллахан собирается объяснить всё за ужином, то идти выручать Келликейт вообще не придётся.
— Рыжий, а ты уверен, что твоя песенка усыпит наставников? Они всё-таки могучие колдуны.
Бард ждал этого вопроса, и у него был заготовлен ответ.
— Конечно, я не справился бы, если бы они ждали подвоха и пытались мне противостоять. Но они же не ждут.
— Я просто скажу, что мне не нравится эта идея, — Джеримэйн сверлил его взглядом, будто что-то подозревая.
— Тогда почему ты сказал, что пойдёшь? — нахмурился Орсон.
— Потому что, как и ты, хочу выяснить правду. И если Келликейт виновна, я не позволю тебе её отпустить. Любовь — любовью, а справедливость — справедливостью.
— Договорились.
Они с Орсоном пожали друг другу руки, а Элмерик с облегчением выдохнул. Ему хотелось думать, что мастер Каллахан был бы доволен — ведь так поступают барды, да? Объединяют тех, кто готов поссориться? Эх, жаль, ему не расскажешь.
Ужин шёл своим чередом, отличаясь от вчерашнего или позавчерашнего только начинкой в пирогах, и Элмерик начал беспокоиться. А вдруг Мартин ошибся и мастер Каллахан сегодня ничего не собирается рассказывать? Может выйти, что они здорово влипли, и ему вскоре придётся разубеждать всех с тем же жаром, с которым прежде уговаривал. И ладно бы Джерри и Роз, но Орсона отговорить точно не получится. И что тогда делать? Подстеречь и исподтишка огреть по голове дубинкой? Рассказать всё наставникам? Ни один из приходящих на ум вариантов не был достаточно хорош.
Не имея возможности открыто высказать беспокойство, бард вертелся на лавке, чуть не опрокинул солонку, уронил на пол салфетку, а потом долго вертел в руках ломоть хлеба, щедро осыпая стол крошками. Розмари, заметив его метания, вопросительно вскинула брови, но он лишь махнул рукой — дескать, потом.