Каждый раз, возносясь на инженерном лифте от основания башни к её растущей с каждым днём вершине, Бернард думал только о том, как бы всё это чудо назавтра не накрылось. Перессорились акционеры, наехала полумёртвая, но ещё дёргающая в конвульсиях Еврокомиссия, администратум арондисмана отозвал лицензию до урегулирования судебного спора, да мало ли чего, кто-то на самом верху однажды утром мог проснуться с бодуна, да и сообразить, что проект этот никому не был на самом деле нужен. Какая ещё «Лима-167», торчащая сверкающим вьюном в неожиданно чистое сегодня небо?
Мегаполис выглядел иначе. Частокол мрачных, отгороженных от остального мира монолитов старой школы или же ажурная система замкнутых биокуполов новой волны, каждый из этих колоссов был городом в городе, с собственным администратумом, системой поставки ресурсов, подземными производственными комплексами и поднебесными оранжереями для управляющей верхушки. Башни одной корпорации теснились вместе и порознь, но всё равно все понимали, кто тут рано или поздно будет править бал.
И только стоя здесь, наверху, у самого основания одной из шести самосборных точек роста объекта «Лима-167», Бернард чувствовал нечто совсем иное. Небесная башня с одной стороны отсылала к старомодным скайскрейперам прошлого века, с другой же, напротив, смотрелась футуристичнее всего остального технофетиштизма, что царил в стремительно расширяющемся Мегаполисе.
Тот стремился замкнуть всё на себя, тогда как детище консорциума каким-то чудом воплощало в себе стремление вырваться за грань возможного, освободиться и прорасти ввысь подобно ажурной травинке.
Бернард с коллегами строили не нечто тяжко довлеющее, они строили хрустальную башню, пантеон всеобщности. Они строили новый Вавилон.
Додумав до этой привычной мысли, Бернард с головой погрузился в работу.
На самом деле, конечно, его физического присутствия здесь не требовалось, данные, ежесекундно снимаемые миллиардами датчиков деформации и нагрузки с растущих ввысь стапелей и собственно направляемых ими основных тяжей монотредной несущей конструкции башни, автоматически логировались и непрерывно кормили ку-мозги программаторов. Те, в свою очередь, находили способы исправить найденные уязвимости в диаграммах нагрузки или же гасили нерасчётные резонансы в сложнейшей трёхмерной микро- и макроархитектуре колоссального фасетчатого монолита трёхкилометровой башни.
Так с каждым днём точки роста тянули строение вверх согласно общему плану конструкции, в то время как уже готовое основание с каждым днём всё больше уточнялось, обрастая выпуклостями и пронизываясь кавернами.
Чтобы управлять всем этим и нужны были такие, как Бернард, инженеры-архитекторы монотредных сетей, но по очевидной причине их поле деятельности лежало далеко в стороне от строительной площадки. Бернард по обыкновению работал дома, в халате и войлочных тапочках, через плечо поглядывая в проём распехнутой двери, как воркует в колыбели Майкл. Но каждый, кто хоть раз в жизни работал со свёрточными нейросетями, обслуживающими программатор, тотчас осваивал одну непростую истину — точно также, как в квантовом мире ку-фотоники всё зависело от действий и вообще позиции наблюдателя, так и в мире монотредных металлполимеров, сплетаемых в монолит башни, результат был порой был настолько не очевиден, что из дома тебе никогда не понять ни критичность очередной проблемы, ни разброс возможных решений.
Так, погрузившись в одну из множества снующих вверх и вниз капсул, подобно паукам какой-то дикой альтернативной биологии, Бернард принимался скользить по паутине стапелей, чтобы вплотную приблизиться к очередному узлу, требующему внимания. И только там вирт начинал скармливать чего мозгу транскраниальные сигналы.
Возбуждённые сенсорами вокруг ферромагнитных кристалликов в толще нервных узлов сигналы последовательно демонстрировали Бернарду всё богатство возможных вариантов. Та же симуляция, но тут, под небесами, в самой толще переплетаемых точками роста волокон, которым ещё только предстояло принять на себя нагрузку верхних уровней, на Бернарда словно нисходило какое-то особое наитие.
Здесь сразу становился ясен масштаб.
Здесь очевидна была цена вопроса.
Здесь оказывалось невозможно не заметить даже мельчайший резонанс высших обертонов.