"Религиозные жертвоприношения, - подумал Дэмьен. - Посвященных приносят в жертву. Ничего удивительного в том, что здесь собралась такая мощь. И ничего удивительного в том, что она носит такой хаотический характер". Племя отверженных детей, посвятивших себя спасению таких же, как они сами, детей из чудовищных лап Восточного сообщества. В каком-то смысле это вполне понятно. Но общая картина все равно почему-то не складывалась. И почему эти дети ведут себя так... ну хорошо, так странно, когда они приближаются к основанию высокой статуи? И почему самому Дэмьену никак не удается как следует присмотреться хотя бы к одному из них?
Священнику удалось практически освободить одну руку, и он, сделав паузу, отдышался. Теперь окончательное избавление от пут стало исключительно вопросом времени. Мысль об освобождении манила его настолько, что он, казалось, уже чувствовал на губах вкус воли.
Дети меж тем тронулись с места. Все они, за одним-единственным исключением, начали описывать круги вокруг статуи, отчаянно топоча при этом. Кое-кто, захваченный общим ритмом, кружился, закрыв глаза. Некоторые запели - но не какую-то общую песню, - и голоса то поднимались, то опускались в такт сплошному топоту.
Один мальчик повернулся к статуе. Подняв обе руки, в одной из которых был примитивный каменный топор, он обратился к черному изваянию.
- Ты даровал нам безопасность, - провозгласил он. И хотя говорил он громко, расслышать его в гаме и топоте было довольно трудно. - Мы отблагодарим тебя жертвоприношением. Поведай нам, чего тебе хочется. Поведай, как нам быть.
После этого и он присоединился к описывающей все новые круги толпе. Дети двигались все быстрее и быстрее, постепенно доводя себя до неистовства. Пение превратилось в дикий ор, в воздух вздымались ножи и копья.
И тут какой-то малыш вырвался из круга и бросился к статуе. Он был настолько мал, что ему пришлось вскарабкаться на пирамиду подношений, чтобы дотянуться до основания статуи. Золото и драгоценные камни градом посыпались наземь, когда он положил обе руки на стопы истукану.
- Меня зовут Кевин! - объявил он. Он продержал руки на ногах статуи целую минуту, затем убрал их и соскользнул с пирамиды наземь. - Кевин! отчаянно заорал он снизу.
Потом присоединился к толпе, без умолку повторяя собственное имя. Оно, казалось, стало для него священной мантрой. Дэмьену показалось, будто в глазах у малыша он увидел радость и, может быть, что-то еще. Облегчение?
Скосив глаза, он посмотрел на Йенсени. Но она отвернулась, она не смотрела на разворачивающееся на лужайке представление. Дэмьен заметил, что ее трясет.
А он распутал еще один узелок. Путы на руках становились все слабее, одна рука была уже почти свободна. Правда, только почти...
Один за другим дети следовали примеру Кевина. Кто-то из них подходил к статуе тихо и трепетно, другие - смеялись, кричали и плясали на всем пути к ее основанию; пирамида подношений постепенно разрушалась под их ногами. Сейчас весь внутренний круг уже был усеян едой и другими сокровищами; казалось, здесь раскалился сам воздух, а крики звучали все громче и громче, а дети плясали, кружась все быстрее и быстрее.
И тут, как раз когда Дэмьену удалось высвободить обе руки, дети остановились. Произошло это не сразу, но как бы некоей волной, как будто они передавали друг другу незримую эстафету. Через какую-то минуту недавно шумный круг замер, все взгляды были обращены на ребенка, оставшегося посередине, возле статуи.
Это была девочка. Она плакала. Должно быть, она только что возложила руки на статую, потому что и сейчас они цеплялись за край основания.
- Нет! - кричала она. - Не меня! Не меня! - Все ее тело пронизывали какие-то странные судороги; Дэмьен скорее чувствовал это, чем видел, потому что ее образ стал каким-то расплывчатым, на нем трудно было сфокусироваться. - Не меня! - в последний раз выкрикнула она, упав на кучу вещей, образовавшуюся на месте недавней пирамиды подношении. - Прошу тебя, нет!
Она начала претерпевать страшные превращения. Трудно было определить детали, пока жертва, охваченная ужасом, перекатывалась с боку на бок, но Дэмьену показалось, что ее тело удлиняется. И изгибается. Позвоночник сгорбился в верхней части и выгнулся в нижней, так что бедра широко разъехались в разные стороны. Ее руки и ноги становились все длиннее, а затем все тоньше и тоньше, плоть туго напряглась на них; это продолжалось до тех пор, пока она не начала походить на живой скелет. Ее глаза провалились куда-то в глубь черепа, по-прежнему кричащий рот превратился в грубую трещину через все лицо, ставшее теперь цвета грязного пергамента, белую кожу усеяли бурые пятна размером от веснушки до чудовищно крупной родинки. Одно крупное пятно возникло под скулой, другое - чуть ниже - едва появившись, лопнуло, и из него полился гной.
Замершие было дети вновь пришли в движение. Крича и визжа, они с оружием в руках набросились на несчастную. Дэмьен не мог больше выносить ее крики, не мог больше видеть ее, но он представлял себе, какую боль она, должно быть, испытывает под градом ударов. Боль и страх. На мгновение он оцепенел: невыразимый ужас происходящего обрушился на него подобно безжалостному удару в лицо, а вслед за этим, еще отчаянней прежнего, он рванул на себе веревки. Удары копий, один за другим, обрушивались на изуродованное колдовством тело девочки, пока Дэмьен избавлялся от своего ошейника. Он старался не думать об этом, однако не мог не думать. Но что же сотворил с нею Калеста? Состарил ее за несколько мгновений? Ничего не понимая, он бросился к Хессет и высвободил и ее голову из петли. Слишком много ужаса. Слишком много вопросов. Необходимо освободиться самому и освободить Хессет, пока дети не вспомнят о них. Ему случалось становиться свидетелем убийств и ранее, он понимал, какую опасность представляет собой обезумевшая толпа. Даже толпа детей, подумал он, развязывая Хессет руки. Нет, особенно толпа детей.
И вот они оба освободились - и как раз вовремя. Самый рослый из мальчиков отделился от толпы и, оглядывая поляну, увидел освободившихся пленников. Его крик переполошил и кое-кого из других детей, хотя большинство было слишком увлечено зверской бойней, чтобы обращать внимание на что-нибудь вне кровавого круга. Серый туман плыл в воздухе; лица Терата, одно за другим, поворачивались в сторону Дэмьена и Хессет. Копья уже брали на изготовку, ножи уже нацеливали для удара... На долю секунды Дэмьен заколебался: принять ли бой или обратиться в бегство, а ведь ничего третьего им не оставалось... но у него не хватило времени на то, чтобы принять решение. Когда дети уже пошли на недавних пленников стеной, всю эту стену обдал холодный ветер. Казалось, сам туман внезапно почернел у них над головами, превратившись в кромешную тучу, готовую залить гибельным дождем всю землю. Кровожадные дети посмотрели вверх, их маленькие глазки расширились от ужаса, на лицах у них плясали брызги крови.
И тут оно явилось. Вовсе не порождение Фэа, как это могло показаться с первого взгляда. Широкие белые крылья рассекли туман, разогнав его надо всей лужайкой. Алмазные когти прикоснулись к обсидиановому плечу статуи, потом вцепились в него, и обсидиан раскрошился, превратившись в пепел от этого прикосновения. Крылатое существо было исполинских размеров, и, хотя очертания у него были птичьи, это наверняка была не простая птица. Белые крылья задымились, когда птица села на статую, кончики перьев почернели и обуглились, разгоняя туман. Время от времени Дэмьену казалось, будто он видит вспышки золотого пламени.