Очнулся от невеселых размышлений он уже у дверей тира. Черт, попрощался ли я с сержантом? Надо же, не вспомню. Вроде все-таки попрощался… Ничего, если вдруг и нет — Милли Галлахер умница, поймет. Славная девушка, добрая, нежная — и никакого жеманства. "Вы мне нравитесь, генерал", — по-военному прямо и просто. Ты мне тоже нравишься, Милли, хорошо, что мы понимаем друг друга.
Парни уже были на месте.
Молодец Линц, неплохо справляется. И Блюмхарт хорош… А кстати, что-то ведь мне говорил насчет Блюмхарта Ванья Конев… Конечно. Дела сердечные. Почему у некоторых всегда получается так серьезно и сложно? Когда на самом деле это просто и прекрасно. Как у меня с Милли, или с Тиной, или с Вайолет Никандров, или с той блондинкой, забыл только, как зовут… Что они умудряются себе придумать такого? Может, я чего-то не понимаю в этой жизни, но мне нравится, как она устроена на личном фронте. Истинная демократия.
Если б наша государственная демократия была бы хоть вполовину так хороша, как моя личная — во взаимоотношениях с леди… Та, что мы имеем, вызывает брезгливое желание отойти подальше. А еще лучше — вымести ее к чертовой бабушке за пределы известных звездных систем, чтобы не воняла. Да уломать нашего адмирала наладить государство как должно. Он сможет лучше всех, уж всяко не хуже Лоэнграмма, который ни одной битвы у адмирала не выиграл, как ни пыжился. Адмирал гениален, вне всякого сомнения, только в отношении к политике невыносимо упрям. Глядя на него и не скажешь, что он может быть настолько несгибаем в иных вопросах. Он же из тех, кто вроде бы не умеет говорить «нет»… а как бы не так! Стоит делу коснуться политики — и его «нет» тверже алмаза. Впрочем, и в бою тоже. Стальной стержень под тюфяком.
Хорошо стреляют, в отличной форме ребята. Да, Линц молодчина, из него выйдет замечательный командир. Собственно, уже вышел. Приятно сознавать, что передал полк в те самые руки, в какие надо. Быть тебе, Каспер Линц, генералом. Когда-нибудь. Не завтра, но может быть — послезавтра. И парень ты славный.
А Блюмхарт как брови-то сдвинул. Зол. На кого?.. Да, что ж там говорил мне Ванья…
Забавно, я тоже стал называть его «Ванья» — вслед за этой смешной девчонкой со светлыми глазами, светлыми волосами и знакомым с детства имперским акцентом, — тем самым, от которого отец не смог избавиться за все двадцать лет жизни в Альянсе. Я-то другое дело — дети быстро перенимают звучащую вокруг речь. А папа вот именно так и говорил, с этим имперским «р» и твердым «г», где не надо. Хорошенькая девочка, и так вся и светится… светилась… при виде моего майора. Действительно, что-то у них поломалось. А ну-ка… как ее зовут?
— Мэри-Сью, так, майор?
Ого! Нет, конечно, не промазал. Розенриттеры не мажут по мишеням в тире, даже если исподтишка ткнуть булавкой в мягкое место. Но едва не промазал. Даже, кажется, попал на пару миллиметров левее, чем собирался. Рука-то дрогнула.
Никуда не годится. Придется все-таки завести этот разговор, хоть и дело не мое, и вообще ничье.
— Что же, Линц, отпускайте парней. Как говорится, всем спасибо, все свободны. Майор Блюмхарт! Задержитесь. Мы с вами пойдем да выпьем немного.
— Слушаюсь, генерал.
Спиртное — великое коммуникативное средство. Как полезешь в душу человеку, если он этого не хочет? А тут — сели, разлили, и генерал, не ходя вокруг да около, провозгласил:
— За женщин, лучшее украшение нашей жизни! — и выжидающе поднял стакан.
Майор порозовел, но разве же можно не поддержать тост? Если уклониться, последуют расспросы. Кажется, они воспоследуют в любом случае, но хоть как-то оттянуть неприятную минуту…
— За женщин, — согласился майор.
Чокнулись. Выпили. Генерал разлил снова.
— За то, чтобы украшения не осложняли нашу жизнь, — сказал Шенкопф как бы слегка рассеянно.
Майор отреагировал с энтузиазмом.
— О да, — отозвался он, не раздумывая. — Не надо осложнений.
Генерал покосился на Блюмхарта, решил, что время полномасштабной атаки еще не настало, и налил снова.
— За бриллианты без изъянов, — пустил он пробный заряд. Подумал и скорректировал прицел: — Изъяны могут изуродовать самый прекрасный камень.
— Они великолепны, — ответил Блюмхарт. — За бриллианты без изъянов.
Выпил и добавил:
— Самый прекрасный камень можно испортить, даже если сам он совершенен.
— Тогда за то, чтобы у ювелиров руки росли откуда надо, — предложил генерал, наливая по четвертой.
— Хотелось бы, — помрачнел майор. — А если руки кривые, не берись за ювелирное дело.
Пора, решил Шенкопф, наливая по пятой.
— Разве у тебя кривые руки? — спросил он.
Майор мучительно покраснел и молча выпил, не дожидаясь тоста.
— Быть не может, — генерал налил майору еще. — Ни за что не поверю.
— Голова у меня кривая, — сказал Блюмхарт с отчаяньем в голосе.
— О, тогда за то, чтобы она встала на место, — предложил Шенкопф.
— Прозит, — отозвался Блюмхарт.
Выпили.
— И что же надумала твоя дурная голова? — поинтересовался генерал.
— Не могу я сейчас жениться, — Блюмхарта, кажется, наконец прорвало. — Война. В стране черт знает что творится. На пенсию я еще не заработал… почти. Мне нечего предложить порядочной девушке.
— Ну так не женись, — пожал плечами генерал. — В чем проблема?
— А в том, что если я не могу сейчас на ней жениться, мне лучше исчезнуть с ее глаз! — выпалил майор, хватаясь за стакан, как утопающий за конец лага. Генерал едва успел плеснуть ему виски. — Но мне деться некуда! Никогда не думал, что крепость Изерлон такая маленькая. И потом, у нас же общие друзья.
— Не понял, — медленно сказал генерал, изучающе глядя на майора. — Почему, если нельзя жениться, нельзя и общаться?
На щеках майора сейчас, наверное, можно было яичницу жарить. Шенкопфу пришлось приложить недюжинное усилие, чтобы не фыркнуть, представив себе скворчащую глазунью на физиономии бедняги Блюмхарта. Тьфу, наказание — живое воображение. С такими идеями — к Поплану, к Поплану! Тут у нас разговор серьезный.
Майор полыхал, но молчал.
— Господи, — вздохнул генерал. — Одних разговоров и танцев-обниманцев тебе мало, а для остального ты полагаешь необходимым законный брак. Я правильно понял проблему?
Майор не ответил и налил себе еще. Сам.
— А она об этом знает?
Блюмхарт растерялся.
— О чем?
— О твоей проблеме, чудо невинности.
В глазах майора появилась некоторая задумчивость. Ну наконец-то голова включилась.
— Майор Блюмхарт, вы эгоист, — припечатал генерал.
— Я думал не о себе! — возразил майор.
— О себе, о себе, — проворчал Шенкопф. — Если бы ты думал о ней, ты бы объяснился. Она должна читать твои возвышенные мысли? Она должна знать заранее, что ты решил отойти в сторону, не считая возможным сейчас законный брак — и не считая возможным развивать отношения без этого самого, чтоб его, брака. Она, значит, должна догадываться, а ты будешь страдать.
Майор глотнул еще виски.
— А ты подумал о том, что она, между прочим, как я слышал, бывшая шлюха?
Блюмхарт подавился выпивкой и закашлялся. Генерал хлопнул его по спине.
— При чем здесь это! — булькнул майор. — Это никакой роли не играет! Генерал, если бы не уважение к вам…
— Спокойно, — Шенкопф поднял ладони в протестующем жесте. — Я ничего плохого не хочу сказать о твоей девушке. Я только о тебе, великовозрастном идиоте. Тебе не пришло в голову, что она могла подумать, глядя на твое поведение? Майор Блюмхарт меня бросил — может быть оттого, что считает мое прошлое постыдным? И вы ходите, двое бестолковых, додумываете друг за друга — ах, какой я недостойный! ах, какая я недостойная! — а потом мой майор, блестящий офицер, мажет по мишени, потому что у него размягчение мозга на почве личных страданий! Позорище!