С некоторых пор это стало проблемой. И не только потому, что мало было денег. Конечно, две женщины и младенец, живущие на одну пенсию, съеденную инфляцией, шиковать не могут, — это понятно. Как только появится возможность, нужно устраиваться на работу, хоть куда, хоть кем, — и лучше всего в гараж. Пока люди ездят на машинах, всегда найдется заработок для тех, кто умеет эти машины чинить. Но Рэнни еще нельзя было оставить надолго. Вот подрастет чуть-чуть, тогда… Собственно, Мари уже погуляла по окрестностям с коляской, внимательно читая вывески, и подходящая автомастерская нашлась всего в получасе ходьбы от дома. Но всерьез думать о работе можно будет еще не скоро. Оставалось экономить. Капуста, морковка, крупы. Мясо с костями — оно дешевле, и чаще бывает в продаже, и бульон выходит наваристым, получается и суп, и второе. Хорошо, что ребенку пока не требуется ничего, кроме маминого молока. Зато он растет, и вместе с ним растут рубашечки, ползунки, шапочки… Некоторое время обойдемся тем, что уже приобретено, но скоро придется расширять гардероб… А подгузники…
Но режим экономии — только одна сторона дела. Другая же сторона заключалась в том, чтобы вообще найти эту самую еду. Экономика, подорванная еще во времена Альянса бесконечной войной, после завоевания Рейхом не успела не то что наладиться — ей и вздохнуть не удалось. Мятеж Ройенталя, непрерывные волнения, забастовки, диверсии, мятежи и прочие беспорядки сказались на рутинном существовании самым плачевным образом. Каждый день нужно было отслеживать, где что удастся купить, немедленно бежать туда и занимать очередь. Иногда армия устраивала раздачу продуктов со складов — и надо было успеть. Из уст в уста передавались самые важные новости. В лавке Саймона появился стиральный порошок, Саймон сам хвастал, — купить пачек пять. В овощном на Рэнсом-стрит продают очень приличную картошку, а на аллее Свободы есть творог. Вы идите за творогом, миссис Бьюкок, а мы с Рэнни за картошкой, у коляски внизу удобная сетка, не волочь в руках эти килограммы, — а потом заедем к вам в молочную лавку, вместе пойдем домой…
Сведения о последних политических событиях тоже добывались в очередях, так сказать, в качестве бесплатного приложения. О чем еще говорить незнакомым людям? В конце февраля настойчиво звучало: Изерлон. Битва в Коридоре. Адмирал Вален едва унес ноги от Торхаммера. Новые власти приложили немало усилий к тому, чтобы перекрыть связь с последним островком демократии в галактике, — да когда и кому это удавалось? Каждый житель Хайнессена при удобном случае вставлял свое мнение. Слухи ходили самые невероятные, ясно было, что их нужно делить на десять, а то и на все двадцать. В конце марта на планету прибыла новая метла — и теперь все говорили о "сенокосе Оберштайна". Мало не показалось никому. Прокатилась волна арестов, хватали, похоже чуть ли не всех крикунов подряд, и даже в Зеленых Полянах были арестованы несколько человек. Мари вспомнила о Кравчиках, попыталась дозвониться, но линии, конечно, были заняты. Миссис Бьюкок тоже пробовала кому-то звонить, потом собралась и поехала в город. Вернулась молчаливая и потерянная и не хотела ничего рассказывать. Официальные новости были скупы, очереди захлебывались от фантастических версий, затем заговорили все настойчивей: жизнь арестованных предложена в обмен на капитуляцию Изелона, и тут оказалось, что именно это и выяснила тогда миссис Бьюкок, именно потому молчала. Как бы ни поступили те, на Изерлоне, это будет выбор между плохим и ужасным… может быть, они придумают что-нибудь? В апреле были беспорядки, мятеж в тюрьме и танки на улицах. В мае наводить порядок явился сам кайзер во главе нешуточного флота, и в воздухе отчетливо запахло новым витком войны. Кажется, как бы ни повернулось дело, этот виток будет и последним… и что это будет означать для тех, кто остался в Изерлонском коридоре с горсткой кораблей, для людей, запертых в неприступной, но такой маленькой крепости? Думать об этом было страшно, не думать — не получалось.
Только Рэнни, лучик счастья, освещал собой окружающий мир. Возня с ребенком, его первейшие надобности, его ясные глаза и беззубая улыбка отвлекали, и тревога разжимала судорожно сжатые челюсти. Дни проходили один за другим, лопата давным-давно отправилась скучать в кладовую до следующей зимы, — если будут снегопады, конечно, — Зеленые Поляны вновь зазеленели молодой листвой и глянцевой новенькой травкой, близилось лето, малыш делал попытки садиться, смешно заваливался кверху попой и звонко хохотал, и охотно ел с ложки банановое и яблочное пюре. Вечером, уложив Рэнии, Мари сидела возле кроватки, невидящим взглядом уставясь в окно, и вокруг возникали коридоры космической станции, звучали знакомые голоса, гудели двигатели, острил Поплан, смотрел серьезно юный Юлиан Минц, смущенно улыбался со стены конференц-зала наш адмирал, но нет, это не фотография, это экран общестанционной связи, и губы адмирала шевелятся, а рука тянется к затылку… и Райнер Блюмхарт сидел, откинувшись на переборку, на койке в маленькой каюте и таскал из щербатой вазочки шоколадное печенье, и рейхсфлот втягивался в коридор, и на экранах приборов в кокпите метались стрелки, мигали цифры, и в наушниках звучала перекличка: "Джин! — Здесь! — Виски! — Целы! — Эпплджек! — Все тут! — Конев, сколько у тебя? — Пока шесть, а у тебя?" Отсюда, из маленького пригорода, казалось — смерти нет, и все они там вместе… и отчаянно хотелось вернуться к ним, туда, и плевать, что опасно, и даже неважно, что смерть все-таки есть. Но оставалось только сидеть, и ждать, и волноваться за них, и это было невыносимо. Нервы, натянутые сверх всякой меры, звенели от каждого неосторожного касания. Мари умудрилась несколько раз даже огрызнуться на миссис Бьюкок, потом было отчаянно стыдно, к счастью, старушка все понимала и не держала обиды.
В середине мая, посовещавшись, разбили на клумбах в палисаднике маленький огород. Как ни повернется жизнь, а будут свои картошка-морковка и укроп. Выживем…
В конце мая беспокойство перешло в панику, снилась тяжелая муть, от которой по утрам ныло в висках, сердце колотилось, все падало из рук. Миссис Бьюкок, я не понимаю, что со мной, может, это оттого, что ровно год назад… но мне страшно сейчас, мне все кажется — там творится что-то ужасное, и я ничего не могу поделать, вот, реву на ровном месте… Малыш беспокоится, чувствует — мне плохо, и протестует… Что ж он так плачет, миссис Бьюкок? Если еще и он заболеет, я не вынесу.
Он вопил, потому что был голоден. Мари не сразу поняла, в чем дело. Нервотрепка не прошла даром: пропало молоко. Рэнни сердито ворчал, пытаясь выдоить из матери свою законную долю, но получал лишь жалкие капли, чавкал впустую — и негодующе орал. Ну, это поправить было легче всего, как только догадались о причине недовольства. Молочные смеси и каши решили и еще одну проблему: теперь можно было наведаться в автомастерскую Финка и спросить насчет работы.
Сообщение о перемирии и согласие Финка пришли одновременно.
Это потом, когда стали известны подробности — какой кровью добыл это перемирие Юлиан Минц, сколько знакомых и полузнакомых полегло там, при штурме той самой «Брунгильды», куда так и не долетел год назад Райнер Блюмхарт, — сердце снова сжало болью, и примешивалось странное чувство, не радостное и не горькое, а скорее растерянное. Просто — что-то кончилось. То есть понятно, что именно кончилось: война, но как это будет — и как это представить… Теперь все будет иначе. Мы еще никогда не жили совсем без войны. Иногда — вдали от нее, иногда — в ее эпицентре, но чтобы ее вовсе не было — такого не упомнит ни один человек в этой галактике. И вот теперь это случилось, и что с этим делать?