Ничего, я упрямый…
Рэнни возился в песочнице. Министр военных дел, в вытертых джинсах и вельветовой куртке, сидел рядом на лавочке и задумчиво поглядывал на ребенка из-под темных очков.
— Война — отвратительная, подлая и глупая штука, Рэнни, — сказал он, обращаясь, конечно, скорее к себе самому, чем к малышу. — Если б не война, сидел бы тут майор Блюмхарт, а не я. Полноценный папа, а не дядя Дасти.
— Смотри, дядя, куичик! — ответил Рэнни. — Я лепю куичик!
— Ух ты, — восхитился дядя Дасти. — Шикарный кулич. Продолжай в том же духе…С другой стороны, если б не война, ты бы не лепил тут куличиков. Потому что твои родители никогда бы не встретились. А с третьей стороны, я никогда бы не встретил твою маму, и, может быть, это было бы к лучшему…
— Мама? — переспросил Рэнни, подняв голову. — Де мама?
— Тьфу, — проворчал Дасти, — напомнил… Мама скоро придет, и мы пойдем пить чай.
— Тяй, — кивнул Рэнни. — Я люблю тяй. С конфетой?
— С пряником, — ответил Дасти.
Рэнни широко улыбнулся, ткнул совком в песок и запел себе под нос: "Пъяник, пъяник, Йенни будет пъяник".
— А с четвертой стороны, я ее все-таки встретил, и война с изощренной подлостью дала мне шанс, которого изначально у меня не было. Я жив, и Мэй жива, а замечательный парень, который тебя родил, — нет. И никак она не осознает, что место рядом с ней опустело. Ей все кажется… Ох, Рэнни, как было бы просто, если бы я первым успел застолбить участок. Но — это уже в-которых? — я и заметил-то ее, потому что она была с майором. С кем это у нас танцует Блюмхарт? о, какая девушка… — и понеслось. Жизнь вообще несправедливая штука, знаешь ли.
Рэнни выбрался из песочницы, подошел к Дасти и дернул за штанину.
— Дядя, пойдем.
— А? — очнулся вице-адмирал. — Куда пойдем, малыш?
— Я больсой, — возразил Рэнни. — Больсой узе. Пойдем.
— Конечно, совсем большой, — спохватился Аттенборо. — Куда ты хочешь пойти?
— Смотъеть масины, — ответил Райнер Леонард. — Масины. Уууууууу, поехали.
Вернулись только в половине восьмого. Мэй уже была дома, возилась у плиты вместе с миссис Бьюкок.
— Пивет, мы дома! — завопил Рэнни от дверей. — Мама, мы дома!
— Привет, милый. Ох, как же ты вывозился… Здравствуй, Дасти. Он что у тебя — подземный ход рыл?
— Зызнь — стука, — сообщил Рэнни.
— Что? — удивилась Мэй.
— Стука, — повторил Рэнни. — Такая больсая стука.
— Штука, — пояснил Дасти. — Это я ему голову заморочил, извини.
— Мама, тяй. И пъяник.
— Сначала придется кое-кого отмыть хорошенько, а уж потом чай и пряник. Идем, Рэнни.
Они возились в ванной, сквозь шум воды доносился звонкий голос ребенка и приглушенные ответы Мэй. Дасти стоял у окна, ссутулившись, сунув руки в карманы, и тихо насвистывал.
— Перестаньте, — вдруг сказала миссис Бьюкок, и он осознал, что именно свистит.
Похоронный марш.
Оборвал мелодию, потряс головой.
— Простите. Как-то само собой…
Миссис Бьюкок подошла, встала рядом.
— Она вас любит.
— Я знаю.
Шум воды затих, хлопнула дверь ванной. Плечи адмирала немедленно расправились.
— Тяй! — напомнил Рэнни.
Хайнессен. Капитуляция
О пенсии не думай свысока,
Настанет день — и, улыбнувшись весело,
Погоны сняв, махнешь рукой: "Пока!"
На пенсию, на пенсию, на пенсию!
Неизвестный автор ранней космической эры
Всегда искал он леди Бланчефлер и всегда был верен только ей одной. Но найти ее он не мог, пока не пришло назначенное время.
Роджер Ланселин Грин
Апрель 803-го звенел птичьими голосами и шелестел молодой листвой. Солнце еще не жарило, только ласково грело. В такой день хорошо выходить на свободу… мда, ты уж скажешь так скажешь. Но что есть отставка, как не свобода? Форму повесим в шкаф — пусть напоминает о славном военном прошлом, надоевшем до самых печенок. Министерство разгребания никуда не делось, но в общем и целом мы таки разгребли большую часть наших военных дел. То, что еще не завершено, вполне обойдется без меня. Решать, конечно, Юлиану и миссис Ян, но, думаю, они со мной согласятся — Соул отличная кандидатура на этот ассенизаторский пост. Серьезен, вдумчив, ответственен, вилы в руках удержит… А я пошел на волю. Хватит с меня. И мне, между прочим, совершенно не стыдно.
И я наконец перееду в пригород. Дом уже присмотрен, и первый взнос внесен. Хороший дом, с большой террасой и с садом. Что немаловажно — с террасы не видно ни улицы, ни соседних участков. Благодать.
Заманить бы еще туда одну особу… и лучше бы именно — одну. Без ее семьи, семья — это чуть позже.
И у меня, разумеется, есть план. Стратег я или не стратег?
Она, правда, упорный противник. Ей-богу, проще было воевать с кайзером.
Аттенборо посмотрел на часы. До начала операции сорок минут.
Конечно, ни одно сражение никогда не идет так, как намечалось. Это только наш адмирал умудрялся предвидеть все. И то не всегда. А я не гений. Но, не скромничая, — небесталанен. Будем действовать по принципу Наполеона: ввяжемся в бой, а там поглядим.
— Алло, Мэй, это Дасти. Мне нужна твоя помощь. Да, думаю, без тебя никак не обойтись. Видишь ли, я съезжаю с квартиры… собственно, уже съехал. Запиши адрес и приезжай. В жизни не обставлял домов, так что… Э нет, не рассказывай мне, как ты ничего не понимаешь в домоводстве. Мне нужен женский взгляд и совет. Ага, жду.
Действительно, отличный дом. Два этажа, холл, терраса, в кухне пока только плита и раковина. Гулкие пустые комнаты. В холле свалены коробки с барахлом. Мебели еще нет, собственно, с ней и следует определиться. Пока только несколько книжных полок, письменный стол, вертящийся стул и пожилой складной диван. И комм уже подключен, а как же — отставному адмиралу не терпится начать разбирать свои черновики. Вон он, возится возле своих пожитков, ругаясь сквозь зубы — забыл, где что лежит.
— Подвинься, — проворчала Мари. — Если ты будешь случайно совать нос то туда, то сюда, мы не найдем нужную коробку до следующей весны. Будешь отодвигать те, что пока не нужны, в тот угол. Дасти! Убери руки, мешаешь… Дасти… да погоди же ты, кажется, вот оно… Дасти!..
Картонная коробка завалилась на бок, и по полу веером разлетелись бумаги.
— Вот же!.. — с чувством сказал вице-адмирал.
Ползали по полу, собирали рассыпавшиеся листы.
— Ты бы их нумеровал хотя бы, — пробормотала Мари. — Как теперь разберешься?
— Там есть даты, — запротестовал Аттенборо. — По крайней мере на некоторых.
— Вижу, — отозвалась Мари. — Тут, и тут… А вот тут вообще ничего не прочесть, ты, наверное, пьян был, когда это писал… Ох, Дасти, ну и бардак же у тебя в твоих черновиках… ага, тут тоже дата…
И замолчала.
Адмирал взглянул на нее с недоумением.
Она сидела на полу, подогнув под себя ноги, держала перед глазами пожелтевший лист дешевой бумаги с неровно оборванным краем, беззвучно шевелила губами.
— Семьсот девяносто девять, — сказала она глухо. Пальцы разжались, и лист полетел, снижаясь по наклонной.
Дасти протянул руку и прихлопнул к полу исписанную вкривь и вкось бумажку. Да что там такое… Посмотрел. Почувствовал, как загораются уши.
— Семьсот девяносто девять, — жалобно повторила Мэй.
Дасти бросил лист в общую кучу неразобранной бумаги, встал и ушел в комнату. Уперся лбом в стекло. Глупо как. Я совсем забыл… а помню, оказывается, каждое слово. Сто раз зарекался рифмовать…
Она подошла, поднырнула под руку, обняла, прижалась.
— Прости, Дасти. Слышишь? Я не знала. Честное слово.
— Да ерунда, — выдавил он через силу.
— Конечно, ерунда, — ответила она срывающимся голосом. — Где тебе примерещился синий сполох? У меня же серые глаза.
— Знаю. Я так увидел. Извини.
— Дурак, — сказала она. — Еще дурее меня. Я ничего не замечала, а ты молчал.
— У тебя был другой, — и смотрит в сторону, и уши горят, а губы дрожат, — как я мог?
Напоминание о Райнере вызвало мгновенную боль — и только.