Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Ведь, если это не какая-нибудь ошибка, моя мать шагает сейчас рядом со мной.
— Нет. — Покачал головой я. — Она, похоже, единственный человек, который меня понимает и любит таким, какой я есть. Ну, может, еще брат любит, но он не понимает меня и в большинстве случаев не может ничем помочь. А мама, она очень добра ко мне и…не знаю, в общем, она всегда меня понимает, даже в те минуты, когда я, смех сказать, не понимаю себя сам.
— Везёт тебе. — Вздохнула Фригга. — Мне бы такую мать. Так нет же, попалась какая-то тупая сволочь жирная.… А у тебя мама красивая?
— Да. — Не задумываясь, ответил я. — Даже очень для своей тысячи лет.
— Класс! Тоже хочу быть такой в старости!
— Будешь. — Неосторожно ляпнул я. — Обещаю.
Но Фригга, кажется, не придала моим словам особого значения и не стала искать в них глубинный смысл.
— А где сейчас твоя мама? — С несвойственной ей ранее осторожностью спросила девушка. — Она не беспокоится о тебе?
— Нет, не беспокоится. — Тяжело вздохнул я. — Она мертва. А я здесь, чтобы… — Тут я осёкся, понимая, что сейчас раскрывать тайну слишком рано. Моя подопечная ещё не готова к этому.
— Чтобы попытаться расслабиться и забыть? — Опять Фригга додумала всё за меня.
Странное дело: меня пробивает на искренность именно в те моменты, когда лучше всего держать язык за зубами. И напротив, я могу без зазрения совести лгать, когда это не особо и нужно, так, из «спортивного интереса».
Мы зашли в небоскрёб, поднялись на лифте на сто тридцатый этаж, прошли по чистому зеркальному коридору, по бокам которого стояли кадки с экзотическими растениями, и оказались возле квартиры Фригги.
Дверь нам открыла невысокая полная дама средних лет в темно-синем переднике.
— Наконец-то, явилась! — Гневно крикнула она Фригге, затаскивая девушку через порог за воротник куртки. — Это не дочь, а не пойми что! Весь дом сбежался, ты понимаешь, весь дом! — Женщина явно была не в силах сдерживать свою злость. — Опять эта твоя идиотская магия! — Она схватила Фриггу за волосы и с силой ударила головой о стену. — Да я все твои чёртовы книжонки на помойку выкину, всякой дурью занимаешься, ты посмотри, что со своей комнатой сделала! Ты же всё своими глупыми рисунками испоганила! Я знаю, это оттого, что тебе делать нечего! Ну ничего, будешь по дому весь день работать, может, вся дурь и выветрится!
Фригга, которой уже досталось несколько ударов от матери, просто вскипела:
— Видишь, со мной мой друг пришёл? Или ты ослепла от истерики? Может, хотя бы при нём это не надо?
— Ты смеешь ещё мне указывать, что надо, а что нет?! — И снова удар. — Ты уже меня вывела своим поганым поведением! На тебя люди жалуются! Всё, довольно, я этого терпеть не намерена!
— У него недавно умерла мать! — Продолжала Фригга отрывистым голосом. — Она была нормальным человеком, а не тупой психопаткой, вроде тебя! Так вот, знаешь, что я хочу?! Чтобы вместо неё сдохла ты! Я тебя ненавижу!
— Чтобы больше я таких слов от тебя не слышала! — Удар следовал за ударом. — Обнаглела до безобразия!
— Услышишь! И ещё хуже услышишь! — Фригга всеми силами пыталась отбиваться.
— Ты не дочь, а сволочь неблагодарная! Уродина дрянная!
— Наследственность плохая, видимо!
На меня уже никто не обращал внимания. Я внезапно сообразил, что с таким раскладом мать Фригги уж точно не пригласит меня остаться, но мне нельзя было упускать девушку из виду. Поэтому я незаметно установил в её комнате микрокамеру. Она была невидима невооруженным глазом, заметить её было невозможно. Даже если Фригга или её мать видели, как я её устанавливаю, им показалось, что я просто невзначай коснулся пальцем стены.
— А ты чего тут стоишь?! — Немного придя в себя, спросила женщина. — Тебя сюда звали?! Или у тебя дома своего нет?!
Фригга виновато смотрела на меня. «Ну что поделать с этой неадекватной?» — Говорили её глаза.
Я пожал плечами и вышел из квартиры. Сцена скандала не сильно меня поразила. Мне тоже доводилось ругаться с Одином. У нас, правда, до рукоприкладства обычно не доходило, но оскорбления сыпались градом. И бывали моменты, когда я ясно видел, что Всеотец себя не контролирует. Но всё же не до такой степени, как мать Фригги.
Я пошел по коридору и вскоре оказался в просторном зале, который есть на каждом этаже. В зале стоял кожаный диван, и я, сев на него, достал из рюкзака небольшой прибор, на экран которого выводилось изображение, отснятое камерой.
Фригга зашла в комнату, заперлась на замок, села, а точнее просто упала на кровать и…заплакала. Было сложно поверить, что эта дерзкая и наглая девушка может горько рыдать, обнимая подушку. Мне стало искренне жаль её, потому что я сам иногда испытывал подобное. Хотелось плакать оттого, что я не такой, как окружающие меня асы, что я никогда не смогу наладить с ними добрые тёплые отношения, что они меня не понимают, и я никогда не смогу измениться. Но у меня была мать, которая обычно приходила, разговаривала со мной, и мне становилось легче.
А у юной Фригги не было никого. Совсем никого. Я внезапно осознал, почему мама так хорошо понимает меня и легко находит со мной общий язык. В моём возрасте она тоже была трикстером и тоже прошла через всё это. И она верит в моё светлое будущее потому, что сама с возрастом разительно изменилась и стала смотреть на мир совсем по-другому. Она считает, что я тоже могу измениться со временем.
И мне вдруг стало легко поверить, что эта девушка — моя мать. Очевидно до невозможности, и как я с самого начала об этом не подумал?
А девушка тем временем, понемногу переставая плакать, смыла с себя макияж и посмотрела прямо в камеру, хотя она-то, конечно, об этом и не подозревала. Теперь в её взгляде не было ни капли надменности и пренебрежения. Глаза смотрели устало и печально. В эту минуту она и в самом деле походила на мою мать.
Фригга взяла с тумбочки зеркальце и, взглянув в него, недовольно поморщилась. Я понял, что ей страшно быть такой: простой, обычной, естественной. Мне самому было знакомо это чувство. На людях я постоянно следил за своей мимикой и часто язвил и грубил, хотя в глубине души хотел разговаривать нормально, но боялся. Для меня моё поведение служило чем-то вроде щита, защищающего от других людей, которые не любят меня, потому что я не похож на них. У юной Фригги ситуация была точно такой же. И все её издёвки насчёт меня вдруг показались мне совершенно не обидными, потому что я понял причину, по которой она их использовала. Ей двигала не злоба, а внутренний страх и скованность, которые она всеми силами пытается скрыть.
Только смыв макияж, девушка тут же принялась наносить яркие красные тени до самых бровей, а потом начала приклеивать на веки маленькие золотистые звездочки. Дерзкая внешность служила ей для того же, что и дерзкое поведение. Красилась она долго, мне надоело на неё смотреть, и я переключил внимание на саму её комнату.
Первое, что бросилось мне в глаза, это царивший в комнате беспорядок. На шкафу, на тумбочках, на столе, на кровати и даже на полу лежали книжки. Одна из тумбочек была полностью завалена одеждой вперемешку с косметикой.
Но более всего меня поразили стены. Все они были разрисованы, причем не кое-как, а профессионально. В основном это были замысловатые абстрактные фигуры, преимущественно ярких цветов. На первый взгляд, они не несли никакого смысла, но в них ощущалась своеобразная гармония, словно художница вложила в них частичку своей души.
Разглядев рисунки внимательнее, можно было попробовать угадать ход мыслей девушки на момент создания абстракции. Да, каждый рисунок передавал определённую мысль, её только надо было заметить. Некоторые фигуры выражали насмешку над действительностью, сатиру своего рода. Другие — мечты и стремления, которым, вернее всего, никогда не суждено было сбыться, третьи — отчаянье, боль и обиду.