Армиэль скользнула по нему равнодушным взглядом.
— Вы счастливы, Ваше Высочество? — обратился к ней Первый Советник.
— Вполне, — ответила принцесса.
— Я понимаю, что вы предпочли бы видеть на моем месте другого, — проговорил Квай-Джестра с легкой неприязнью. Несмотря на то что от союза с дочерью Камаэля он ожидал только политических выгод, его самолюбие страдало.
— Само собой, — отозвалась Армиэль, пожав плечами, — но жизнь часто преподносит нам сюрпризы.
— Уверяю вас, что наше супружество не будет для вас обременительным, — сказал Ормак с едва заметным поклоном.
— Тем лучше, — Армиэль отвернулась, глядя на исчезающий в утреннем тумане сад императорского дворца. Еще виднелись набережная и решетка, но они уже таяли в серой пелене — так же, как ее мечты и надежды на счастье.
На глаза навернулись слезы: почему Сафир обманул ее?! Он обещал, что они будут вместе до конца дней, а сам стал изменником и исчез. Неужели все его слова о любви были игрой, диктовались желанием поближе подобраться к императору, втереться к нему в доверие? Она не могла в это поверить: все ее существо восставало против подобного допущения. Армиэль не сомневалась, что Сафир любит ее, но как он мог уничтожить все ради неизвестно чего? Что заставило его напасть на ее отца? Деньги казантарцев? Ей пытались внушить эту мысль, но она казалась ей просто нелепой: род Маградов был так богат, что не нуждался в подачках врагов. Нет, Сафир никогда не променял бы ее и возможность дать продолжение императорскому роду ни на какие богатства — он вовсе не был глупцом. Армиэль размышляла об этом день и ночь, но, как ни билась, не могла отыскать подходящего ответа — все казалось ей абсурдным.
Она взглянула на толпу, приветствующую ее, и усмехнулась. Они счастливы на ее празднике, а она? Ормак не был ей неприятен, но она никогда не думала о нем как о будущем супруге. На брак она согласилась только потому, что после исчезновения Сафира ей было все равно, за кого выходить, а отец настаивал, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Он был уже стар и хотел успеть понянчить внуков и убедиться, что его род получит наследников. Что ж, она не видела причины отказывать и тянуть с венчанием. В конце концов, империи нужны императоры.
Армиэль машинально нащупала обручальный браслет. Золото было холодным и тяжелым — таким же, как предстоящее супружество.
Нармин расхаживал по комнате, которую выделил ему Дьяк, и не находил себе места. Он понимал, что должен выбраться из башни любой ценой, но не видел ни единого способа это сделать. Дверь запиралась снаружи, а в коридоре дежурили два охранника. На окне не было решетки, но оно располагалось так далеко от земли, что нечего было и думать о том, чтобы спрыгнуть. А для спуска стена казалась слишком гладкой: ни щелей, ни трещин, ни выступов.
Нармин перебрал все, что было в комнате, пытаясь придумать, из чего сделать веревку, но ничего не нашел. Можно было разорвать простыню, занавески, даже одежду и связать друг с другом, но длины все равно не хватило бы.
В отчаянии Нармин принимался биться головой о стену, но помогало это мало. В конце концов Армаок улегся на кровать и вскоре забылся тревожным сном. Ему привиделось лицо Пирасионы. Самодовольно ухмыляясь, она протягивала ему пузырек с ядом. Ее губы беззвучно шевелились, но он знал, что она говорит ему. Нармину было страшно, однако он взял склянку. Она оказалась холодной как лед, и он не смог удержать ее: она выскользнула из пальцев и со звоном разлетелась на тысячу осколков.
Армаок проснулся среди ночи в холодном поту. В комнате было темно — свеча, которую он забыл погасить, догорела. Нармин нащупал на прикроватном столике другую и чиркнул кресалом. Через несколько секунд фитиль занялся, и стало светлее.
Все вокруг показалось Армаоку каким-то гротескным и чуждым — словно он оказался в ином мире, лишь внешне похожем на наш. Он встал и прошелся по комнате, стараясь разогнать это неприятное ощущение, но оно не проходило, а, напротив, только усиливалось. Очертания предметов стали расплываться, мебель то отдалялась, то приближалась, в ее силуэтах проявлялись странные, порой отвратительные формы. Нармин остановился и зажмурился, думая, что ему нехорошо, — возможно, что-то было подмешано в питье, которое ему принесли вечером. От пищи он отказался, но сделал несколько глотков из кувшина — видимо, напрасно.
Армаок не знал, зачем Дьяку опаивать его, но понимал, что иного объяснения быть не может. Возможно, его будут постоянно держать в этом состоянии дурмана, надеясь таким образом лишить способности мыслить и строить планы побега.