— Плесни своему творцу чайку, милое дитя, что за разговор без чая?
— Я селф-мейд-вуман! — фыркнула недовольно Нетта, но подала мне старую чашку с цветочным орнаментом.
Чай чёрный, без сахара, крепкий, горький, с ароматом детства. Такой пил отец. Я тогда предпочитал сладкий с молоком, но некоторые вещи надо любить именно за горечь.
— Спасибо за внучку, зятёк. Этого знаешь? — ткнул пальцем в Эдуарда.
Тот сидит на табуреточке чуть в стороне, грызёт печенье, его кружка стоит на подоконнике. Вид имеет смиренный, но, кажется, недовольный.
— Знакомы.
— Не нравится он тебе?
— Да не особо.
— Отцам никогда ухажёры не нравятся. Я от тебя тоже не в восторге. Не решай в сердцах.
— Ладно, — не стал спорить я. Послать женишка на хрен я и потом смогу.
— Ты это оставь, — повернулся он к Эдуарду. — Не выйдет из тебя Хозяина.
— Да почему?
— Твой мир на стене нарисован. Страдания там потешные, а боль значком обозначена. Картиночкой с грустным котиком, — рыбак ткнул мизинцем в эдуардов наноскин на руке.
Котик был невесёлый.
— А я хочу, чтобы не было страданий! Кто придумал, что надо непременно страдать? Вы плодите тоску, а я хочу дарить радость! Кто сказал, что побеждать смерть надо непременно болью?
— «Кто сказал…», «кто придумал»… Мир так устроен, малец. Сила обретается через боль. Жизнь — через страдания. У любой бабы рожавшей спроси.
— Сейчас им эпидуралку делают, — буркнул Эдуард.
— Да у вас вся жизнь под наркозом, — отмахнулся Рыбак. — То-то вы просрали всё.
— Вы, можно подумать, не просрали! Пришло время Кобольда!
— Молодой ишшо, — вздохнул Рыбак, обращаясь ко мне. — Думает, что времена бывают разные. Эй, нежить, взбодри там ещё чайку! Больно он у тебя хорош выходит!
Нетта зачиркала у плиты спичками.
— А знаешь, — Рыбак ткнул мне под нос кисть без двух пальцев, — они болят. И эта боль никогда не проходит.
***
У капсулы меня встретила нервная злая Клюся.
— Наконец-то вылез! Эй, ты весь тут, или мозги там оставил?
Я всё ещё переживал прощание с Анютой и был задумчив. Когда-то я её очень любил, а сейчас? Наверное, осталась только боль. Боль всегда остаётся. Прав Рыбак — мир держится на боли, это единственная постоянная среди множества переменных.
— Спасибо, Клюсь.
— Спасибом не отделаешься! Лайса меня уже пристрелить обещала, если я тебя не вытащу!
— О, мадам полицейская тут? Значит, и нам пора собираться.
— А эти двое? — Клюся показала на капсулы.
— Пусть. Там есть кому за ними присмотреть.
В конце концов, Настя встретилась с матерью, им найдётся, что обсудить. Например, какой я плохой отец.
Глава 27. Кэп
Begin at the beginning and go on
till you come to the end: then stop.
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Ты будес доситывать, Кэп-сама?
— Не торопи его, Сека. Думаю, там не написано ничего приятного.
— Родитери — это срозно… — вздохнула Сэкиль.
— Не то слово! — поддержала её Натаха. — Мой папахер угробился на байке, когда мне было восемь. Прихватил с собой мамашу и меня — но я выжила, потому что была пристёгнута в люльке. Плохо его помню, но бухал он здорово. Когда мы разбились, был пьян в сосиску.
— И сто с тобой старо?
— Что-что… В детдоме жила. Вон, с Кэпом. Кэп, ты меня помнишь?
— Я плохо помню детдом.
— Ну да, что тебе некрасивая девчонка на два года младше. А для нас ты был герой. Один не прогнулся, хотя мудохали тебя поначалу страшно. Я в тебя влюблена была до мокрых трусов.
— В восемь рет? — удивилась Сэкиль.
— Ну, до трусов — не в восемь, конечно. Это уже потом, как сиськи вылезли. Но мне ничего не светило, я всегда была страшненькая и не очень умная. Когда он выпустился, я думала, не дотяну свои два года. Без Кэпа там вообще хреново стало. Любой детдом — говнище, а уж наш — вообще тюряга беспросветная. Как специально сделали. Я по выходу накуролесила по дури ума и присела чуток, могу сравнить. Так вот — на киче и вполовину не так погано, как у нас было. Если бы не Кэп, совсем бы рехнулась, наверное.
— Его так и звари — Кэп?