— Привет, Нат, — подошла к ним чёрная девица.
— Абуто? Или как там тебя теперь.
— Отуба.
— Ах, ну да, разумеется, извини.
— Было плохо?
— Быро осень прохо, но мы справирись, — сказала азиатка. — Завидую тому, сто ты не помнис. Ты с нами или с ними?
— С вами. Степан с мамой вдвоём справятся.
— Даже не сомневайся, девчуля! — усмехнулась Наташа.
Надо же, Ната-барагоз! Тесен мир. Кажется, она в меня влюблена была в интернате. Это капельку грело, я не избалован любовью. Но делал вид, что не замечаю, конечно. Там нельзя было показать, что тебе кто-то небезразличен. Впрочем, нигде нельзя.
— Так вы идёте? Луна ждать не будет… — недовольно высказалась Фигля.
— Идём, — решительно сказала Джиу.
— Свет не зажигать, помните? — Фигля достала из наплечной сумки блёндочку.
Мою блёндочку!
— Так вот кто её тогда подрезал!
— Извини, Аспид, тебе она не за надом была. А мне в самый раз пришлась. Да и об азовке память.
— За этой шлындрой глаз да глаз! — пихнула меня в бок Клюся.
***
За подвальной дверью «Макара» сыро. Под ногами лужи, воздух влажный, с потолка капает. Нарастающий шум насосов превратился в тяжёлый низкий гул, когда мы проходили мимо толстенных стальных труб.
— Они так и молотят всё время? — спросил я у Лайсы.
— Нет, сейчас просто большая луна, — ответил вместо неё Иван. — Она тянет мёртвую воду на поверхность, а насосы её обратно закачивают. Зато болот нет, и дождь прекратился. Таков договор.
Я не стал спрашивать, чей договор. Во-первых, и так догадываюсь, во-вторых — плевать. Я не сторона этого пакта, что бы там ни думали всякие.
Сумерла встретила нас в тёмном зале, где на каменном столе стоит бронзовый трёхсвечник, а остальное теряется в полумраке. Лицо её кажется очень печальным и очень детским. Я помню, что она нейка, что бы это ни значило, но когда вижу страдающего ребёнка, в башке моей что-то закусывает. Настя считает, что я проецирую.
— Пришли, — констатировала Сумерла спокойно, — долгонько собирались.
Все промолчали.
— Что ж ты, — обратилась она к Фигле, — раньше не привела?
— Так померла я, матушка Сумерла!
— Я никому не матушка. Чего ищешь, заложное дитя?
— Не хочу быть мёртвой.
— А чего хочешь?
— Ты скажи. Я отродясь своей воли не имела.
— Врёшь, — покачала капюшоном Сумерла, — если есть «не хочу», то и «хочу» найдётся. Тебе чего, стражница?
— Понять надо, — решительно сказала Лайса.
— Чего понять-то?
— Что это, новое. К добру или к худу, и что с ним делать.
— И зачем тебе?
— Работа такая.
— А ты зачем тут, покляпый? — переключилась Сумерла на Ивана.
— Себя ищу.
— Потерял?
— Отняли.
— Бывает, — согласилась та. — А тебе, безотцовщина?
— Ничего мне от тебя не надо, нейка, — ответила мрачно Клюся. — Врезать бы тебе, конечно, за всё хорошее, да без толку ведь.
— Чего пришла тогда?
— Приглядеть, чтобы ты Аспида не обидела.
— Любишь его, что ль?
— Дура ты! Чего б понимала!
— Да где уж мне. Ладно, с этими всё понятно. А тебя давно ждала, Аспид. Чего не шёл-то?
— Говорят, ты на меня в обиде.
— Глупости говорят. Знаю, что тебе нужно, но ты всё же скажи. Так принято.
— Ребят хочу вернуть.
— Ты ж сам отдал?
— Я отдал, я и заберу.
— И платы не побоишься?
— Кто ты Балию? — спросил я.
Кажется, я начинаю понимать, как это работает. И мне это сильно не нравится.
— Неважно. Теперь я нейка, его вечная рана.
— Какую плату он запросит?
— Это не плата, Аспид. Балий устал умирать за вас.
— Так, нежить, — Клюся решительно шагнула вперед, — ты этого разговора даже не заводи! Он же дурак! Он сейчас скажет: «А давайте я за всех помру»! И помрёт!
— Клюся…
— Не клюськай! Я знаю, что тебе жизнь не мила. Но мне наплевать! Потерпишь! Да, я эгоистка!
***
— Какое же вы унылое говно!
— Эдуардик? Ты же должен в капсуле в трубочку писать и моей дочери глазки строить?
— Мы в капсулах, пап. — Настя шагнула в круг света и провела рукой сквозь стол. — Я попросила дедушку.
— Моё почтение Рыбаку, — кивнула Сумерла. — Но это всё ещё место Балия.
— Место — Балия. Время — Кобольда, — сказал Эдуард твёрдо.
— Говори, численник.
— Вы создали ад с кипящим говном. Теперь рядитесь, кому сидеть в котле, а кому дрова подбрасывать. Ах, как круто — вариться за всех в котле с говном! Но кочегары-то тоже не сильно счастливы. Мы знаем другой путь! Боль — не единственный триггер.