— Я люблю тебя, Мих.
— Я люблю тебя, пап.
А Марта с её: «Ты никого не любишь!» — просто дура. Надеюсь, у неё все хорошо. Или хотя бы как-нибудь.
— Беги, я тебя позову, как освобожусь, — опустил его на пол, и он умчался к нашим казённым апартаментам, ставшим мне домом уже семь лет как.
— Клюся и Настя у тебя в кабинете, — Нетта визуализировалась полностью и теперь идёт рядом по тёмному коридору. Чёрно-белая на чёрно-белом. Мне иногда хочется её обнять, прижать к себе, взъерошить волосы, заглянуть в янтарные глаза, сказать: «Нетка, ты классная! Ты мой лучший друг!»
Доктор, я сумасшедший? Доктор Микульчик считает, что да. Но — «в социально приемлемых границах». И вообще, кто сейчас, во Время Кобольда, нормальный?
— Отец, ты решил наконец? — сходу атаковала меня Настя.
— По Алёне Митрохиной? Я как раз хотел посоветоваться с вами.
— Да причём тут Алёна! Подумаешь, подростком больше, подростком меньше… Я про действительно важный вопрос!
— Что такое? — заинтересовалась Клюся. — Что опять натворил этот склочный старикашка?
— Мой несознательный родитель решил кинуть общественность на свой юбилей.
— Нашему винтажному директору стукнет сто? Или двести?
— Я сама его стукну, если он будет и дальше уныло отрицать свой сороковник. Как будто, если его не отмечать, он не настанет!
— Всего сорок? — потешно выпучила глаза Клюся. — А кряхтел-то, кряхтел… Нет уж, уважаемый Аспид, право называться «противным старпёром» надо заслужить! Так что даже не думай уклониться. Иначе мы соберёмся под дверью кабинета и будем тебя хором «хеппибёздить», пока уши в трубочку не свернутся.
— Да всё уже, всё, понял, осознал, исправлюсь. Делайте что хотите. Хоть военный парад с боевыми слонами устраивайте. Я всё вытерплю ради вас.
Если к делу подключилась Клюся — сопротивление бесполезно. Я её считаю кем-то вроде взрослой приёмной дочери, наверное. Но если Настасью можно как-то переспорить или, в крайнем случае, воззвать к своему шаткому родительскому авторитету, то Клюся — это стихия и ураган. Всё сметёт на своём пути. Вон как глазки-то заблестели, точно теперь будет фонтан идей.
— Но это вы потом обсудите. А теперь по приблудной девице Алёне Митрохиной.
— Видела её, — кивнула Настя. — Она косплеит эту, как её, из Большой Дорамы… Джитсу?
— Джиу, — поправила её Клюся.
— Так ты смотришь эту дурь? — подняла брови Настя.
— А ты, можно подумать, нет.
— По крайней мере, не эту дурацкую линию для любителей комиксов.
— Можно подумать, ваш депрессивный артхаус лучше.
— Ничего ты не понимаешь в искусстве!
— А твой унылый папахен вообще её не смотрит, представляешь? Может, он больной?
Наноскин на её лице сдвинул вверх брови и расширил глаза, сделав забавно-озабоченную мультяшную рожицу.
— Он здоров, — серьёзным тоном сказала Настя, — просто он зануда.
— Спасибо, подруга, успокоила. Этот диагноз я ему поставила ещё при первой встрече.
Я только вздохнул и головой покачал. Эти девицы могут трындеть бесконечно.
— Эй, у нас совещание по административному вопросу.
— Точно, зануда! — кивнула Клюся. — Ну да ладно. Что ты решил?
— У меня пока нет ответа, — признался я. — Там что-то странное. Вроде не во что ткнуть пальцем, но…
— Знаменитая интуиция?
— Я просто директор детдома, мне интуиция по должности не положена. Справляюсь как умею — кнутом, пряником, врождённой харизмой и благоприобретённой склочностью.
— И что тебе подсказывает твоя склочность в этом случае?
— Что за этой девицей придут проблемы.
— Тебя это никогда не останавливало, — фыркнула Настя.
— Я не знаю, как лучше. Минусы понятны — нездоровый прецедент. Если мы её возьмём, не побегут ли к нам другие семейные детишки?
— Ты переоцениваешь свою харизму, — сказала Клюся.
— А ты недооцениваешь склонность подростков шантажировать родителей своим уходом. Несколько случаев — и мы станем «пугалкой для предков».
— Отец, никто сейчас не говорит «предки». И «родаки». И «старики» тоже, — вздохнула Настя.
— А что говорят?
— «Доцики». Доцифровые, то есть.
— Не, — заспорила с ней Клюся, — «доцики» — это не столько родители, сколько взрослые вообще. Я слышала «матрица и патриций». А ещё «мои грамсы», не знаю, почему.