— Ну, загляни тогда.
Она приоткрыла дверь, кинула быстрый взгляд, выдавила: «Да, это он. Был…» — и убежала, закрывая руками рот.
Кто бы ни порешил Васятку, тащить тело в душ он поленился. Дверь Васяткиной комнаты просматривалась от поста чёрного хода, но пост «бдил» в другую сторону, наблюдая за припёртой двумя кроватными каркасами пожарной лестницей. В коридор они не смотрели, тем более, что народ ещё шарашился туда-сюда: кто в душ, кто из душа, кто в поиске плотских утех на ночь.
— А что за баба орала? — спросил я вернувшуюся Натаху. Она нацепила треники и выглядела не то чтобы краше, но хотя бы приличнее.
— Ксения. Она у меня Васятку отбила. Он, как я ему дала, осмелел, а тут скука такая…
— И ты ей не выдергара воросья? — удивилась Сэкиль.
— Из-за этого дебила? — махнула рукой Натаха. — Ой. Нельзя же плохо о… Простите.
Прибежал заспанный испуганный Стасик и стал призывать «сплотить ряды под мудрым руководством», мне стало противно, я ушёл. Часов нет, как бы не накрыло ресетом посреди толпы. Без понятия, что тогда будет, лучше не проверять.
Внёс сей трагический казус в свою летопись, сложил её, аккуратно пристроил под зеркало, и только уже было собрался отойти ко сну, как в дверь постучали. Скорее всего, это Стасик призывает меня на службу в народную милицию. Решил, что быстро дам ему в зубы, а то не успокоится. Очень хотелось дать кому-нибудь в зубы.
За дверью обнаружилась Сэкиль с сумкой.
— Хосес ругайся, хосес дерись — но я сегодня носюю у тебя. Мне страсно.
— И я, — буркнула из-за её спины Натаха. — А то она тебя выебет, если её одну пустить. Дождётся, пока отрубишься, и хвать за нефритовый шкворень…
— Вот зараза какая, вы видери, Кэп! — сказала Сэкиль, но не сильно расстроилась. Наверное, ей действительно страшно.
Мы с Натахой приволокли две кровати с матрасами, я разделил на них единственный чистый комплект постельного белья. В результате укрываться стало нечем, но тут и не холодно. Сэкиль не удержалась от демонстрации — разделась до трусиков и так и улеглась, закинув руки за голову, чтобы грудь лучше видно было. «Нефритовый шкворень» не остался равнодушен к этому зрелищу, пришлось укладываться так, чтобы это не привлекало внимания. Натаха постаралась раздеться незаметно и осталась в майке.
Полежали немного в молчании, потом я решился.
— Наталья.
— Да, Кэп.
— Из нас троих я это могу доверить только тебе. Лови.
Кинул завёрнутый в полотенце пистолет в кобуре.
— Чёрт, спасибо за доверие, Кэп. Ценю.
— Я не знаю, что произойдёт в полночь. Я никак не могу проконтролировать ни себя ни вас. Я могу только попросить — не трогайте бумагу, которую я оставил для себя.
— Оу, так вот вы как вспоминаете, Кэп-сама! Вы умный! — ах, как глазки-то узенькие заблестели!
— Сэкиль, тебя особо предупреждаю — не суй свой любопытный нос. Натаха — не дай ей себя уговорить, она хитрая. В случае чего разрешаю применять оружие.
— Говно вопрос, Кэп! Пусть только даст повод!
Ох, как же я подставляюсь! Ведь сам же себе писал — спи один! Но оставить пистолет в нычке показалось мне неправильным, выгнать их — нечестным, а промолчать про бумагу — бесполезным. Без запрета прочитают точно, с запретом — скорее всего, всё равно прочитают, но есть крошечный шанс, что бабская конкуренция пересилит бабское любопытство. Но вряд ли. Сейчас каждая лежит с одной мыслью: «А что же он написал про меня?» Её бы спрятать, но тогда и сам утром не найду. Буду как слепой котёнок тыкаться. Или всё же?
И тут меня обресетило.
Глава 8. Аспид
If you’ll believe in me, I’ll believe in you. Is that a bargain?
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Отец, скажи честно, у нас неприятности?
— Разумеется, это же мы. Но я справлюсь.
— Уверен?
— Конечно.
— И не будешь потом жрать таблетки, чтобы не рехнуться?
— Я не могу рехнуться, дочь моя. Я слишком примитивно устроен.
— Угу, расскажи кому другому. Я-то вижу, как ты фрустрирован.
— Давай оставлять твои психотерапевтические штудии за порогом, ладно? Заходи сюда как дочь, а не как студентка психологического курса.
— Я пока не научилась разделять, — вздохнула Настя, — это, говорят, даётся практикой. Чтобы пятьдесят минут терапии думать с пациентом как одно целое, а потом, по звонку таймера, забыть о нём на неделю.
— То-то Микульчик так квасит, — понимающе вздохнул я.