Большая Дорама названа по аналогии с длинными и нудными корейскими сериалами, но имеет с ними мало общего. Это удивительный культурный феномен, которым Кобольд заполнил возникший после ликвидации игрового проекта вакуум. Множество сюжетных линий, бесконечное количество персонажей, и каждый из них — герой первого плана для смотрящего. Казалось бы, как кино может заместить игру? Однако Дорама — это больше, чем кино. Она цепляет каждого — и каждого за свой крючок. Думаю, дело в том, что Кобальт знает всех лучше, чем они сами себя знают. Кто бы ни смотрел Дораму — ему покажут персонажа, сюжет и обстоятельства, которые войдут в его психику, как ключ в замок. И вроде бы ничего особенного там не показано, просто жизнь. Но… Есть в Дораме что-то такое, от чего эта жизнь не говно. Такая же — но не говно. Парадокс и феномен, который пусть анализируют те, кто поумней меня. Настя, например. Она и в психологи пошла, чтобы разобраться, почему тут говно, а там — нет, хотя вроде всё то же самое. Мечтает, чтобы тут было как там. Наивная. Уж скорее там станет, как тут.
— Пап, почему Ксюшу никто не возьмёт к себе? Она ведь такая хорошая девочка!
— Мих, не каждый возьмёт чужого ребёнка.
— Почему?
— Дети — это лучшее, что с нами случается. Но они даются один раз и ненадолго. Настя, например, уже выросла, и она совсем отдельный, взрослый человек.
— Ну и что? Она же наша!
— Она своя собственная Настя. Хотя и немножко наша, конечно. Она прекрасная, мы её любим, но у неё своя жизнь, мы можем только наблюдать и помогать, если попросит. Ребёнок — это как бы часть тебя. Взрослый, даже если ты его очень любишь, другой человек. Это трудно объяснить, ты это сам поймёшь, когда у тебя будут дети.
— А я хорошая часть тебя?
— Самая лучшая! — сказал я честно. — А про Ксюшу… Не каждый может взять и сделать частью себя то, что не было ей изначально. Прижать к себе, но не задавить.
— А ты бы смог, пап?
— Не знаю, Мих. Но я бы попробовал, точно.
— Ты бы смог, ты самый лучший папа.
— Спасибо, Мих. Пора спать тебе, дружок, — я погасил проекцию.
— Посидишь со мной?
— Немножко. У меня ещё есть дела сегодня.
Когда он засыпает, осторожно целую лохматую макушку и тихо ухожу. Он хороший, мой Миха.
Чей бы он ни был.
***
— Кто у нас сегодня? — зачем-то спрашиваю я Нетту, хотя и так знаю.
— Фигля, зверушка норная. Уже в капсуле.
— Охти мне, — я начал раздеваться.
— Охтимнечки! — подхватила Нетта.
Фигля — не самый тяжёлый пациент… Нет, не буду радовать Микульчика — не пациент. Иначе я должен был бы передать её врачам.
Она скорее попала в беду, чем больна. А в бедах я разбираюсь получше многих. На мой взгляд, ушибки вообще нормальные, проблема не с ними, а с их реальностью. Или, как вариант, с нашей.
— Привет, Фигля.
Девушка лежит в каменном гробу в суровом подземном склепе, обряженная как невеста. Бледная, с монетами на закрытых глазах. Здесь холодно, пахнет старой пылью и плесенью, где-то капает вода. Вечный, никогда не догорающий факел на стене потрескивает. Он него тянет дымом и горящей смолой, если сунуть палец — обожжёшься. Капсулы — сильная штука.
— Пришли?
Фигля садится в гробу, как панночка из старого кино, смаргивает с глаз монеты. Одна из них катится со звоном по каменному полу.
Со мной Нетта. Здесь её можно обнять, что я с горьковатым удовольствием делаю.
— Вы сюда обжиматься пришли? — холодно спрашивает Фигля. — Это место смерти. Моей смерти. Имейте уважение.
— Здравствуй, Фигля, — вежливо здоровается Нетта. — Не обижайся.
— По здорову и тебе, нежить. На тебя я не в обиде, мы обе не живые. А ты, Аспид, когда оставишь меня в покое?
Я лишь плечами пожимаю — она знает ответ.
— Упрямый ты. Всегда таков был, — бурчит девушка, неловко вылезая из гроба. — Да подай же руку!
Я помогаю ей спрыгнуть на пол, чувствуя холодные пальцы в своей ладони. Обнимаю, прижимаю к себе холодное тело. Она сначала напрягается, но почти сразу принимает контакт, расслабляется, теплеет. Нетта обнимает нас двоих, прижимая друг к другу. Её руки тёплые и мягкие, её волосы пахнут полынью и морем, я чувствую её дыхание щекой, я понимаю, как люди впадают в вирт-зависимость.
— Ну, хватит, хватит, затискали, — отстраняется Фигля. — Ладно, я тоже вам рада. Быть мёртвой покойно, но скучно. И нет, — предупреждает она мой вопрос, — не надоело. Жизнь сильно переоценена.