— Нам точно надо повторять пройденное, Кэп? — недовольно спросила Натаха. — В прошлый раз так себе получилось. Хотя да, вам-то, небось, понравилось…
— Отцепляй, — велел я, и она завозилась, брякая инструментом.
А я вышел в коридор, ждать гостей.
Встретил их с пистолетом в руках, держу стволом верх.
— Опять ты! — сказал некто в фанерной маске, на которой грубо нарисована устрашающая зубастая харя.
— Рад бы сказать что-то в этом же духе, но хрен вас разберет за этими досками.
— Зачем тебе чёрная ведьма?
— А вам?
— Пока она здесь, мы существуем. Её ад — наша жизнь. Она должна страдать, чтобы мы жили.
— Черти невозможны без грешников?
— Что-то в этом роде. Когда ты её утащил, нам было очень плохо. Хорошо, что она вернулась из твоего кошмара в свой.
— Интересная у вас космология. А что будет, когда она там помрёт? Судя по её виду, долго не протянет.
— Ты не понял, она всегда умирает, когда не сбегает.
— Сбегает?
— Она сильнее и хитрее, чем выглядит. Но ад устроен так, что каждый день в нём — первый.
— Красивая теория.
— Мы не отдадим её тебе.
— Да я вас как бы и не спрашиваю.
Они были настроены решительно, но узкий прямой коридор не дал им шансов навязать рукопашную. Четверо остались лежать, остальные сбежали. Жаль, что боезапас сокращается безвозвратно.
— Гильзы я приберу, — сказала хозяйственная Натаха. — Может, на что сгодятся.
На трупах ничего полезного нет, а их одеждой побрезговали бы и бомжи. В аду даже чертям живётся хреново.
Два пролета вниз, налево, третья дверь. Понятия не имею, почему.
— Давайте на матрас её! Или кровать собрать?
— Она перегрерась!
— В туалете есть кран с водой, можно обтереть её мокрой тряпкой. Раздевайте. Да не лапай ты, извращенец черножопый!
— Да что там лапать, одни мослы!
***
— Привет, Абуто, — сказал я, когда она более-менее пришла в себя, обтёртая мокрой футболкой, переодетая в чистое и напоенная компотом.
— Мы знакомы?
— Да. Недолго, но, я бы сказал, довольно близко.
— Извини, не помню.
— Совсем?
— Что-то смутное. Может, ближе к вечеру, когда память вернётся.
— А записывать тебе в голову не приходило?
— Условия не располагают, — она потёрла следы от цепей на запястьях. — Здесь тяжело с канцтоварами.
— Тогда откуда ты знаешь, что память вернётся?
— Фанерные морды сказали. Мол, сейчас мне только кажется, что страдаю, а вот когда вспомню, ад разверзнется и поглотит меня.
— Весёлые ребята, успел познакомиться.
— И что?
— Ад разверзся и поглотил их, — пожал я плечами. — Хотя и не всех. Не думаю, что с ними будут ещё проблемы.
— Они сказали, что я страдаю заслуженно. Когда память вернётся, то осознаю, какая я мерзость перед Господом и прочее бла-бла-бла.
— Ты, я вижу, не очень-то прониклась?
— Судя по всему, Господь, в великой мудрости своей, сотворил меня атеисткой. А вы кто такие?
— Если верить фанерным харям, то я обладатель самого скучного и унылого ада в истории мироздания. А эти личности, вероятно, должны усугублять мои страдания, но даже на это не способны. Если это и правда заслуженное посмертие, то я, наверное, был сторожем в общаге и грешил в основном помыслами о проходящей мимо уборщице.
— Ты что, тоже не помнишь, как сюда попал?
— Никто не помнит.
— Зараза! Я-то думала, меня к вечеру осенит. Наврали фанерные?
— И да, и нет. Вспомнишь, но только здешнюю жизнь. В прошлый раз ты мне кое-что рассказывала, хотя и немного. Мне помогают записи, когда их читаешь, всё вспоминается гораздо быстрее. Ещё они рассказывают, — кивнул я на Натаху с Сэкиль. — Но эти и соврать могут.
— Да ладно, Кэп! — покраснела Натаха. — Один раз всего и было. И мы больше не будем!
— А кто они тебе? — негритянка с интересом оглядела женщин.
— Всё сложно, — вздохнул я.
***
Остаток дня прошел в праздности. Мы доели остаток столовских котлет, понятия не имея, что будем есть дальше. Я отчего-то уверен, что нам не суждена здесь смерть от голода, а значит, «будет день — будет пища». Абуто то сидела, то лежала на матрасе, вставая с него только в туалет. Судя по тому, что час от часу мрачнела — что-то ей вспоминалось.