— Переходного куда?
— Учреждение ждут большие перемены. Во-первых, переезд…
— Ах, вот оно что…
— Антон Спиридонович, не спешите с выводами! Я видел помещение — это новое здание, светлое и просторное. Ну и что, что на окраине? Какая детям разница? Город небольшой, прогуляются. Здесь, конечно, историческое место, но уж очень оно… Мрачновато, не находите? Давайте смотреть в будущее позитивно! Раз уж оно неизбежно…
— Неизбежно, значит…
— Папа? — дочь меня хорошо знает, и интонация, с которой я это сказал, ей не понравилась.
— Увы, слишком влиятельные силы в этом заинтересованы, так что примите переезд как свершившийся факт и ищите в этом положительные стороны. Например, реорганизация на этом фоне будет менее травматична.
— Ещё и реорганизация?
— Ну разумеется! Вы, уж простите, Антон Спиридонович, ведёте дела совершенно волюнтаристским образом, с нарушением всех и всяческих норм и предписаний. Да, дети вас любят…
— Может, именно поэтому они его и любят? — спросила Клюся. — Потому что он кладёт на этот миллион правил, которые выдумывают бюрократы, в жизни не видевшие живого ребенка?
— Поймите, девушки, — Эдуард засиял идеальной, эталонной, достойной палаты мер и весов улыбкой. — Так не может продолжаться вечно! Система не может быть завязана на личные качества одного человека! Он полностью игнорирует контроль! Окажись на его месте кто-то менее достойный…
— Например, вы? — прямо заявила Клюся.
— Дорогая Клюся! Меня пока рано оценивать в этом качестве! Я говорю именно об этом — всё должно быть устроено так, чтобы должность и личность не зависели друг от друга! Директор — это административная функция, и, при соблюдении необходимых требований…
— Хотите заменить личность должностью? — спросил я.
— Не я! Не я хочу! Это нормальное общественное требование! Не должно быть незаменимых, на которых всё держится! Даже если им льстит быть таковыми — это неправильно! Потому что однажды их всё равно приходится заменять! Вот как сейчас…
Дочь сильно сжала мой локоть. Это спасло Эдуарда от расходов на пластику лица и, возможно, стоматологическое протезирование.
— Уходите, — сказала ему Клюся. — Прямо сейчас заткнитесь и уходите.
— Вы не правы, это бессмысленно. Я вернусь завтра, но уже в качестве директора!
— Зато, возможно, своими ногами, — угрожающе постучала битой по ладони Клюся.
— Жаль, что вы не настроены на конструктивное сотрудничество, Антон Спиридонович! Очень надеюсь, что ваша позиция изменится. Прошу прощения, что выступил дурным вестником, но уж лучше я, чем кто-то другой. Поверьте, у меня самые лучшие намерения!
И он ушёл, так и не получив по морде. Что, разумеется, правильно, но очень, очень обидно.
— Экий он… Эдуард! — сплюнула Клюся с досадой.
— Хм… А может, он в чём-то и прав… — задумчиво сказала дочь.
— Настёна, не ведись на смазливые личики! Если мужчина выглядит как бог, то молится он только на себя.
— А, то есть, ты заметила, что он симпатичный?
— Слепой бы заметил! Но, Настюха, поверь старшей подруге — к чёрту красавчиков! Вон, на отца своего посмотри!
— Ну спасибо, блин… — покачал головой я. — Ты умеешь поднять самооценку!
— Ой, ещё скажи, что ты ни капельки на него не запала! — ткнула Клюсю пальчиком в поясницу дочь.
— Ничуть! Красавцы — не мой типаж. Я на их фоне невыгодно смотрюсь. Кроме того, я, может быть, ещё не оставила надежду стать твоей мачехой!
Клюся обняла меня, чмокнула в щеку и скривилась.
— Блин, ну ты бы хоть побрился! И душ принял!
— Я только с пробежки. А между мной и душем — очередной Эдуард. Что за жизнь такая? Не разбредайтесь, я скоро. Надо бы всё обсудить.
Я шагнул в гостиную и упёрся во взгляды стоящих плотной группой детей. Здесь, кажется, были все.
***
— Что происходит? — спросила Карина.
Голос её напряжён, взгляд тяжёлый.
— Спокойно, Карин, не заводись.
— Тондоныч, кто этот человек?
— Тондоныч, неужели опять?
— Почему они от нас не отстанут?
— Тихо, ребята, не все сразу. Я всё расскажу, сядьте.
Постепенно все расселись, кроме Карины — она продолжила стоять, сверля меня злыми глазами.