— Итак, не буду скрывать — положение сложное. Сегодня вечером заседание попечительского совета, и есть ненулевая вероятность, что меня снимут.
— Тихо! — осадил я зашумевших детей. — Пока не сняли же. Так вот, если всё-таки снимут, то этот… Эдуард… В общем, он будет новым директором.
— Мы не хотим!
— Не надо нам нового!
— Да что такое!
И только Карина стоит и смотрит. И это меня тревожит больше, чем крики негодования.
— В этом случае, — продолжил я, — прошу всех соблюдать спокойствие, не устраивать демонстраций, митингов и акций публичного неповиновения. В конце концов, он, может быть, не так и плох.
— Нам все плохие, кроме вас! — заявила уже успевшая пустить слезу Олюшка. — Мы вас лю-ю-юбим!
— Вам просто выбирать не из чего, — невесело усмехнулся я. — Может, вам с ним даже лучше будет, откуда вы знаете? Он вас тренировками мучить не будет.
— Мне нравятся тренировки, — жёстко сказала Карина, — а он мне не нравится.
— Тондоныч, — тряхнула синей чёлкой Мила, — это же не в первый раз, и вы всегда побеждали. Вы же и сейчас победите, да?
— Разумеется, — соврал я, — но всё же будьте на всякий случай готовы к переменам. И помните, что не всегда они к худшему.
— Карина, — осторожно обнял девочку за окаменевшие плечи, — пойдём, я тебе макивару подержу.
Так что в душ я попал только через час, в течение которого Карина выводила стресс, избивая мешки и меня. Мне, впрочем, почти не досталось, потому что опыт и техника пока побеждают молодость и задор. Скорость у неё хорошая, энергии хоть отбавляй, злости вообще выше крыши — но выучка пока слабая.
— Я готова была его убить, — призналась она.
— Ещё мешок попинаешь?
— Нет, хватит, прошло уже.
— Карина, ты же знаешь, что «Нет человека — нет проблемы» в жизни не работает? Человека нет, а проблем становится только больше?
— Знаю, — вздыхает она.
— Держи себя в руках. При любом раскладе! Не забывай, ты практически на условке, под мою гражданскую ответственность. И то, что я покрываю твои проблемы с контролем, дико непрофессионально с моей стороны. Гнать меня надо за это поганой метлой. Так что, может быть, меня и заслуженно снимут, хотя не за то. Но я в тебя верю, и знаю, что ты справишься. Ты же справишься?
— Если вас не снимут — справлюсь. Мне уже намного лучше.
— Если снимут — тем более. Просто держись, улыбайся, пинай мешки. Сможешь?
— Смогу.
— Умничка. А теперь бегом в душ.
Девчонка напрыгнула на меня и, обхватив руками и ногами так крепко, что у меня аж дыхание перехватило, повисла. От неё пахло потом, страхом и фруктовыми духами. Молча спрыгнула и убежала.
Чёрта с два она справится сама. И не только она. У меня нет благополучных детей, всех жизнь успела понадкусывать. Если их вытряхнуть из привычной полутёмной безопасности «Макара», где их охраняет в древних стенах злой и страшный Аспид, в большие светлые залы нового детского центра под руководством красивого до неприличия, да ещё и молодого Эдуарда… Станет ли им лучше? Сомневаюсь. Сука, очень сильно сомневаюсь. Но может быть, что и станет. В конце концов, я уж точно не подарок.
***
Выйдя из душа, обнаружил сидящую на кровати Нетту. Она с интересом меня рассматривала.
— Ты что, голых мужиков не видела?
— Ты в трусах, так что технически голым не считаешься. И я не подсматриваю за тобой в душе, а остальные мужики мне не интересны. У тебя прибавилось синяков.
— Карина пар спускала. Ерунда, скользящий контакт. Надо давать иногда пробивать защиту.
— Ты не боишься, что она сорвётся?
— Боюсь до усрачки. И не только за неё. Тут много кто может сорваться, ты знаешь.
— Я знаю. Но за неё ты отвечаешь лично.
— Плевать. Я за всех отвечаю. Не знаю, как они переживут мой уход. Не потому, что я такой хороший, а потому, что для них любые перемены — не к добру.
— С кем надо превентивно поработать, как ты думаешь?
— С Олюшкой точно, она эмоционально нестабильна, может впасть в депрессию. Но она хоть не суицидница, порыдает дней несколько, откажется от еды, но ей это только на пользу. Потом проголодается, и природа своё возьмёт.
— Считаешь, её можно скинуть на Клюсю?
— Да, у них неплохой контакт. Наверное, на контрасте. А вот Артура мне придётся самому обрабатывать, он Клюсю боится.
— Он всех боится.
Артур жил с отцом, но тот стал, как тут говорят, «покляпым». Жертва, так сказать, «неизвестного нейротоксического агента». Великого Балия откапывал. Попал под лечебную программу Кобальта, лежал у Микульчика в капсуле, в вирт-терапии, но поправлялся медленно или вообще никак. Увы, не всех удалось вывести, у некоторых повреждения психики оказались слишком обширными. А Артур, бестолочь такая, оказался мальчиком шустрым, пронырливым и сообразительным. Пробрался в клинику — что несложно, её и не охраняли до тех пор толком, — и как-то уговорил своего вирпа (тогда ещё были вирпы) подключить его очки (тогда ещё были очки) к отцовской капсуле. Думал, что тот его в своём бесконечном сне увидит, узнает и сразу себя вспомнит.