— Ну что вы молчите лейтенант? Наверняка вы идентифицировали человека, которому передали мое ЛИЧНОЕ послание? — выделил интонацией слово «личное» Великий Сатрап.
— Никак нет, Ваше Светлейшество. Я этого не сделал, — выдавил из себя Осборн.
— Нет?! — чуть повысив голос, переспросил Великий Сатрап. — Ну что ж мне все ясно, Эверид, — Адонис Брад потерял всякий интерес к Осборну. — Я больше не задерживаю этого бывшего лейтенанта.
Полковник вскинул руку к голове, повернулся к Осборну, двумя резкими движениями сорвал с Лена погоны и скомандовал: «Кругом! Шагом марш!»
Осборн развернулся и строевым шагом вышел из зала.
— Вот видите, полковник, оказывается, не все так хорошо в жандармерии с выполнением моих распоряжений — идите и наведите порядок в своем корпусе полковник.
Выйдя из тронного зала после потрясающего разжалования по распоряжению и в присутствии самого Великого Сатрапа, Лен не знал, куда ему деваться. Однако не успел он дойти до середины зала с фонтанами, как к нему подошел человек в ливрее дворцового слуги, высокомерно посмотрел на него и произнес: «Следуй за мной».
Ливрейный слуга сопроводил Лена к неприметной двери за самой дальней колонной. Слуга буквально впихнул в нее Осборна. За дверью, в небольшой комнате расположились двое гвардейцев: сержант и рядовой. Рядовой взял у сержанта планшет, отдал честь, произнес: «Слушаюсь», скомандовал Осборну: «За мной», открыл дверь в противоположной стене и вышел. Лен последовал за гвардейцем. Минут двадцать они шли длинным, безлюдным, но хорошо освещенным коридором. Наконец гвардеец, впихнул Осборна в очередную дверь и вошел сам. Пара торчащих за дверью гвардейцев, не обратили на них никакого внимания. Сопровождавший Осборна гвардеец подошел к следующей двери, открыл ее, бросил Осборну «За мной» и вышел. Выйдя Лен, оказался в каком-то углу парка, окруженном с двух сторон живой изгородью, а сверху прикрытом маркизой. В противоположной стороне зеленого коридора Осборн увидел открытые дверцы бронетранспортера, на котором он вернулся в часть.
Спустя сутки, Осборна окончательно выперли из корпуса жандармерии. выперли без права занимать офицерские должности в вооруженных силах и руководящие должности на государственной службе Центрального галактического союза.
Мрачный сержант Ли молча сопроводил Осборна в канцелярию части. После подсчета его денежного довольствия за время службы, за вычетом затрат на обучение, обмундирование, содержание и перелеты, ему выдали сумму, которой едва могло хватить на неделю жалкого существования в самых нищих кварталах столицы Сатрапии. Разумеется, никакой речи о его доставке домой на Камель вообще не шло. Чтобы добраться домой, ему надо было отслужить в чине лейтенанта хотя бы полгода, и при этом не иметь ни каких расходов.
Всю неделю Лен прошатался из кабака в кабак в портовом районе Тау-Кита, где проводил время с бутылкой самого дешевого пойла.
Иногда в перерывах между бутылками он ел что-то однообразно малосъедобное и спал на изношенных матрасах из дешевого полистирола, брошенных прямо на нечистый пол в «комнатах отдыха». Такие были во всех низкопробных питейных заведениях подобного рода. В эти комнаты вышибалы стаскивали по нескольку десятков тех клиентов, что уже потеряли способность ходить, но еще не потеряли способность платить, чтобы те, после того как придут в себя, могли без потерь времени на поиски нового заведения, снова получить необходимые изможденным организмам, напитки.
С каждой рюмкой пойла мир для Лена все больше погружался в грязный аквариум, из мутных глубин которого, иногда выплывали то угол старого пластикового стола, то невнятное лицо случайного собутыльника, то вообще мелькали какие-то расплывчатые тени. Звуки сливались в далекий, но неприятный не то шелест, не то скрежет, изредка прерываемый еще более неприятным резким, что-то спрашивающим, голосом. Сначала Лен пытался не обращать на голос внимания, но голос не отставал. Тогда Лен показывал рукой на опустевшую бутылку и кивал. Неприятный голос довольно умолкал, а перед глазами появлялась полная бутылка. Эта последовательность: пустая бутылка — неприятный голос — новая бутылка, была единственной нитью, что иногда вытаскивала сознание Осборна на поверхность из воронки алкогольного беспамятства, куда тянули его, вялые как мухи в сиропе ‒ мысли ‒ неуверенно ползающие вокруг одного вопроса «Почему?».