— Вы так думаете? А давайте поглядим, что останется от нарушителей после пяти кругов, — холодно сказала Электричка. — Уверена, когда наше мероприятие подойдёт к концу, найдётся немало желающих объяснить Сапко всю неприглядность его поступка. И объяснят так, что он запомнит надолго. В следующий раз Сапко хорошенько подумает, а стоит ли вообще выходить за ограду до конца смены.
— Ходу, — прошептал я. — Электричка тут застряла. Я бы пять кругов и за час не обежал. Говоровская, — Инна вздрогнула, — остаёшься здесь. Если Электричка вздумает отлучиться, ты должна предупредить нас, — глаза Инны налились печалью. — Ты сама подумай, — зашептал я, — если Электричка застукает нас, обшаривающих её особнячок, то пятью кругами мы не отделаемся.
И я развернулся, стараясь больше не смотреть в глаза Говоровской.
Необычно ходить по лагерю в тихий час. Будто всё вымерло. Только тридцать один флагшток топорщится рваным строем и подпирает лазурное небо. Трепещут знамёна с неприятным треском. Картинки запредельного, ввергнувшие лагерь в странную муть не слишком достойных событий. Даже воспитателей не видать. То ли караулят они своих подопечных, то ли сами спрятались, в желании отключиться хоть на часок от невидимой завесы, опустившейся на разноцветные корпуса. Мимо шестого мы пробежали в ускоренном темпе. От потрескавшихся стен веяло мерзким холодком. Ветер дул в бок, поэтому картинка на знамени была почти не видна. Пустые окна, словно рты, раскрытые в вопле отчаяния. Удивительно, как страшно выглядит здание, если в нем всего лишь отсутствуют стёкла.
Но вот и директорский особняк. Дверь приоткрыта. Заходите, добры люди. Берите, чего хотите. Электричка не боится оставлять свою каморку без присмотра. Поднявшись по скрипучим доскам, я нырнул в тёмную прохладу коридора. Эрика неотступно следовала за мной.
— Давай искать подвал, — чуть слышно прошептал я. Сказать в полный голос, смелости у меня не хватило.
— Подожди, — шёпотом заспорила Эрика. — А куда ведёт эта лестница?
Резные перила примостились в небольшом коридорчике, куда мне раньше заглядывать не довелось. Но все лестницы мира, уводящие наверх, не волновали меня в этот день. Подвал и только подвал.
— Куда, куда, — проворчал я. — Да на чердак!
— Я посмотрю, — Эрика, видимо, не собиралась подчиняться моим приказам, и я впервые пожалел, что не взял с собой Говоровскую.
— Ладно, — пришлось пойти на компромисс. — Тогда я в подвал, а ты наверх, только смотри, не напорись на монстрюг. Которого ты рисовала, я видел прямо вот в этом коридоре.
Эрика бесшумно перебежала к лестнице и исчезла в полумраке, а я, убедившись, что люк в полу отсутствует, принялся тыкаться по комнатам.
Первым делом я проник в кабинет. На столе громоздились красные и синие папки, заполненные бумагами. Тут же стопками высились неохваченные листы, ещё не решившие вопрос с пропиской. Среди них затерялся Пашкин «Полароид». Яркими чёрточками проглядывали разноцветные карандаши. А прямо передо мной высился канцелярский набор. В его полукруглую вершину воткнули десятка два ручек, и теперь она напоминала голову индейца. А из миниатюрных ящичков, словно драгоценности, выглядывали брусочки точилок, кирпичики резинок, цилиндрики карандашей и поблёскивающие, словно инопланетные монетки, россыпи разнокалиберных скрепок.
Я плюхнулся в кресло на колёсиках и начал оглядывать пол. Никаких признаков подвального люка! Может, Электричка запрятала потайную дверцу в шкафу? Я моментально вскочил, распахнул обе створки и обнаружил лишь два плаща: клеёнчатый и демисезонный. За стеклянными окошками полок проглядывали навеки заснувшие в пыли кубки, кем-то полученные за неведомые заслуги ещё в середине прошлого века.
Ничего! Ну ничегошеньки, что бы указывало на подвал. Печально вздохнув, я перебрался в спальню. Спартанская обстановка. Два стула. Шкаф. Кровать заправленная так тщательно, словно являлась эталоном или уже десять лет подвизалась в качестве музейного экспоната. Первым делом, естественно, я заглянул под кровать. И к великой печали снова ничего не нашёл, кроме пары стоптанных тапочек. На открытом пространстве досочки пола ровно ложились одна к другой. Просто загляденье любоваться работой неведомого строителя, но меня больше устроило бы, если б несколько досок пересекала чёрная черта щели. Может, стоило потопать. Я слышал, что пустоту можно определить по звукам. Не откладывая дел в долгий ящик, я занялся простукиванием пола. Звук получался однородным. Или никакого подвала не существовало. Или… Или подвал находился сразу под всем полом.
И тут я услышал шаги. Голова сразу ушла в плечи. Взор метнулся к окну и принялся оценивать, за сколько секунд его шпингалеты могут быть сдёрнуты с привычных мест. Дверь тревожно скрипнула, и я, неведомо каким образом, очутился под кроватью.
Глава 19
Взгляд в верхние пределы
Сердце гулко стучало. Мне казалось, что его удары слышны даже на Марсе. Сейчас Электричка приблизится. Сейчас нагнётся, и наши глаза встретятся. Что же случилось с Говоровской? Неужели её рассекретили и заставили отматывать дистанцию вместе с остальными? А вдруг наш отряд уже поднят с коек и сейчас выдвигается к лагерным воротам? А позади строя, понурив голову, идёт несчастная Инна?
Я успел представить тысячи безрадостных картин, пока не заметил, что же именно остановилось перед кроватью. Красные туфельки! Ну нет, Электричка такие не одела бы ни за что! Размерчик, понимаете ли, не тот! Волна тепла тут же согрела душу, ко мне, словно ангел с небес, спустилась Эрика. Я заворочался и выполз наружу.
— Куба? — удивилась Эрика. — Что ты тут делаешь?
— Да, понимаешь, ножичек вот закатился, — я быстро нашёл оправдание и продемонстрировал своё сокровище, впопыхах выдернутое из кармана.
Больше всего меня смущало, вдруг Эрика догадается, что я испугался. Но Элиньяк думала совершенно о другом.
— Нашёл подвал, Куба? — спросила она, но было видно, что подвал по-прежнему нисколечко её не заботил.
— Нет пока, — проворчал я.
— Тогда пойдём наверх, — глаза Эрики возбуждённо блестели, словно наверху нас ждали сокровища пиратской армады, — давай, быстрее, — подстёгивала она, видя, что я никуда не тороплюсь. — Там ТАКОЕ!
Тут я поспешил. А кто бы отказался, увидеть ТАКОЕ? Нет, вы скажите, кто бы отказался? Но вида лопуха, которому палец предъяви, и он растечётся в восторгах, показывать не стоило.
— Чего там? — ворчливо уточнял я по пути.
— Там вовсе не чердак! — выпалила Эрика. — Там ещё два этажа, — и я тут же прижал язычок, вспомнив достопамятную ночь. — И ТАКИЕ! Бежим, сам увидишь.
Мы бежали, совершенно не заботясь об уровне производимого шума. Подошвы весело отсчитали восемь ступенек, и моему взору представилось…
Да, слово «ТАКОЕ» как нельзя лучше описывало то, что оказалось… Нет, не на чердаке. На полноценном этаже. Да каком там этаже. Этажище! Высота поражала прежде всего. И длина, и ширина комнаты не шла ни в какое сравнение с высотой. Потолок украшали величественные картины, на которых женщины, одетые в пышные средневековые платья, чинно пили дымящийся кофе из маленьких чашек, отставив сторону окольцованные мизинцы. Границу потолка и стен скрывали лепные украшения. Мебель словно свистнули из королевских покоев. Если вы когда-нибудь были в Эрмитаже, то скажу честно, вам удалось увидеть жалкие отголосочки великолепия, представшего перед нашими глазами.
Центр зала занимал круглый стол, на котором неведомые мастера мозаикой выложили оба земных полушария и обозначили самые значительные чудеса света. Присмотревшись, я увидел проведённые государственные границы. Стол явно не пришёл из древних времён. Прибалтика торжествовала суверенностью, и Крым уже не принадлежал Российской Федерации. Потом я по привычке начал искать Москву. И не нашёл! Более того, на своих местах не обнаружилось ни Лондона, ни Парижа, ни Праги. На карте не обозначили ни одного знакомого города. Тем не менее, городов нарисовали, что звёзд на небе. Но все носили странные имена. Этеск. Нальчемль. Этеминигура. Бал-Кастл. Язык сломаешь. Между полушариями я углядел рисунок, поначалу показавшийся мне картой солнечной системы. Однако орбит прорезали чуть ли не двадцать, и ни на одной не обнаружилось изображения планет. Да и само Солнце представляло круг цвета морской волны, а таким образом наше светило ни на одной карте не рисуют.