— Вот-вот, — поддакнула Говоровская, вцепилась в запястье и поволокла меня к выходу, куда уже протискивалась Эрика.
Колька сидел у самых дверей. Он беспечно пялился в окно и очень удивился, когда я сильно тряхнул его плечо.
— Давай к выходу, — по-командирски распорядился я. — Сейчас наша остановка.
— Не, — радостно заулыбался Сухой Паёк. — Мне ещё семь ехать. Так этот… билетёр сказал.
— Ещё семь? — переспросил я. — Да ну? Эй, Говоровская!
Инна повернулась.
— Тебе сколько сказали ехать?
— Моя — третья, — пожала плечами Инна, — я же уже говорила.
— Элиньяк, — позвал я, не решаясь окликнуть Эрику по имени. — Нам точно сейчас вылезать?
— Кондуктор сказал — третья, две мы уже проехали, значит, прямо сейчас.
— Вот непонятки, — раскрыл рот Сухой Паёк. — Чего же этот старикашка мне аж два раза напомнил. Говорит, а ваша десятой будет, молодой человек. Не забудьте, десятой.
— Не может же подвал быть одновременно на третьей и на десятой остановках, глубокомысленно произнёс я.
— Автобус едет не к подвалу, а до счастья, — объяснила Эрика. — Наше счастье — на третьей. А Вострякова ждут на десятой.
— Значит, что, — грозно произнёс я, — мы тут Красную Струну ищем, рискуя жизнью, а Сухпай спокойненько чапает себе до десятой остановки и там тащится по полной программе? Так что ли?
— Ну, — виновато сгорбился Колька, всё-таки поднявшийся с сиденья. — А чего я сделаю, если мне билетёр так сказал.
— Кондуктор, — поправила Инна.
Но ни я, ни смотрящий на меня Колька её слов не заметили.
— Значит так, — распаляясь, выкрикнул я. — Как командир, приказываю тебе, Сухпай, вылезать вместе с нами. Давай к выходу, а то может прямо сейчас тормозить станет.
Колька засопел и не сказал ни слова. Но и с места он тоже не сдвинулся.
— Давай, Востряков, — заискивающе улыбнулась ему Инна, — пошли с нами. Мы же договаривались, что Красную Струну будем искать все вместе. Пошли, не бойся. Мы найдём Красную Струну и станем героями. Правда-правда.
— Стойте, — холодный голос Эрики оборвал намечающийся Колькин шаг. — А ведь Востряков имеет полное право ехать до десятой остановки. Он тоже заплатил талисман. Его никто не обязывал выходить раньше. Почему он должен отказываться от своего счастья?
— Вот-вот, — угрюмо пробормотал Сухой Паёк. — Почему?
Инна презрительно пожала плечами, мол, смотри сам, Сухой Паёчище, потом не говори, что мы тебя с собой не звали.
— Решай, — сказала Эрика. — Если чувствуешь, что твоя остановка впереди, просто останься. Никто ругаться не будет.
Честно говоря, я хотел ругаться. Но, во-первых, меня переполняло состояние блаженства, к которому я уже начал привыкать. А во-вторых, если Эрика просила не ругаться, то уж ладно. Пусть будет так. Не часто меня просит сама Эрика Элиньяк.
— Я ещё подумаю, — сдавлено пробормотал Сухпай.
Но подумать ему не пришлось. Автобус замер. Двери открылись с таинственно-змеиным шипением. В проём проглядывал вечерний сумрак, придававший обкорнанному тополю беспросветную угрюмость. Духоту разогнал свежий ветерок.
— Ой, наша! — воскликнула Говоровская. — Ой, закроется сейчас!
И метнулась к двери. Эрика тут же шагнула за ней. Я тоже не отставал. А Колькин взгляд затравлено заметался. Он пробовал посмотреть мне в глаза, но я отвернулся. Всё, что я думал, уже прозвучало. Колька уныло плюхнулся на сиденье, чудом не занятое всё это время.
Протиснувшись между чёрной трубой и полным дядькой, от которого прикольно пахло пивом, я добрался до выхода. Снаружи уже в нетерпении пританцовывала парочка, но правила приличия обязывали сначала пропустить выгружающихся. Тут к выходу рванулась толпа, я угодил в самый её центр и почувствовал, как мои ноги оторвались от резинового пола. Толпа неудержимо тянула меня вперёд. Я увидел, как навстречу мне рванулся прохладный вечер, салон остался позади, захват разжался… И я со всего размаху приземлился на пятую точку, тут же вскочив, потирая ушибленное место. Всё это время моё лицо не покидала радостная беспричинная улыбка.
Толпа быстро рассосалась. Люди заспешили по неведомым делам, словно никогда и не ехали на автобусе, движимом кусочками счастья. Мы остались втроём. Я набрал полные лёгкие сладкого воздуха свободы, подержал его внутри, посмаковал и с облегчением выпустил обратно.
— Интересно, куда нам теперь, — сказал я, осматриваясь по сторонам. — Налево или направо?
Инна встала на цыпочки, пытаясь заглянуть в окна, но те располагались слишком высоко. Эрика задумчиво погладила переносицу.
— Подождите меня, — раздался сзади торопливый голос.
Разом мы обернулись. За нашими спинами переминался с ноги на ногу Колька Сухой Паёк. Каким образом ему удалось выбраться из автобуса, остаётся для меня загадкой и по сей день.
Глава 32
Последний вечер
Вечер сгущался и наваливался на город. Зажглись фонари. Осветились рекламные щиты. С тихим треском включились неоновые вывески магазинов.
«Где-то здесь, — подумал Тоб, по-хозяйски осматривая округу. — Вот-вот появятся».
Но те, кого велено остановить, задерживались. Становилось скучно.
На глаза попался пыльный транспарант, обретающийся здесь с прошлогодних выборов. «Владимир Сигаловец — Экономист, Политик, Преподаватель».
Глаза хищно блеснули. Появился повод испытать новые возможности. «Здесь две буковки уберём, — бормотал Тоб, — и здесь парочку подчистим, а теперь сдвинем их».
Народ смотрел под ноги и не заметил, как танцевали буквы выцветшего транспаранта, а ничего не подозревающий депутат Сигаловец превратился из преподавателя в предателя.
Снова застучали в голове молоточки приключения. Тут вам не лагерь! Нет, в лагере Таблеткин на стенах больше не черкался. Электричка устроила так, что в лагере приключение неизбежно превращалось в обязаловку. А кому охота заниматься обязаловкой? Здесь же всё обстояло иначе. Территории, подвластные Электричке, находились сейчас в неописуемых далях.
Таблеткин, зыркнув по сторонам, наметил фронт работ. Много плакатов понавешали, чтобы разгорелось веселье. Где исчезнут буковки, а где добавятся. Это выглядело куда занимательнее, чем, оглядываясь, криво черкаться на стенах. Нет, тут всё элегантнее, эффектнее и совершенно недоказуемо. Не может испортить плакат тот, кто вызывающе держит руки в карманах.
Между домами показались три знакомые фигурки.
«Они,» — отпечатался в голове чужой голос.
Взгляд заметался между назначенной целью и плакатом, который хотелось переделать прямо сейчас. Невозможно было оставить грандиозную идею на произвол судьбы.
«Мне бы это… — жалостливо подумал Таблеткин. — Потренироваться бы…»
«Хорошо, — разрешил голос, — пока гуляй, но потом я переброшу тебя сразу на последние рубежи. И если там проиграешь, то дёшево не отделаешься».
«Не, — мысленно отозвался Таблеткин, буравя желанный плакат. — Куба у меня там на цыпочках будет ходить. Гарантирую!»
Чужой голос пропал, три знакомых фигуры исчезли в сумерках, абсолютная свобода пьянила.
Таблеткин подошёл поближе к ярко освещенному щиту. «Скука за рулём опасна для жизни!» — шрифт выбрали такой огроменный, будто рекламировали очередную часть «Парка Юрского Периода». И это ещё не всё. Чуть ниже значилось: «Акция по ликвидации скуки началась».
Сердце забухало в такт волшебным молоточкам. Предложи сейчас Тобу пачку «Мальборо», он бы её с негодованием отверг. Не требовались Таблеткину заменители чудес. Для полного счастья всего-то надо бы удалить с плаката лишнюю букву, чтобы он получился на диво прикольным. Тоб и сам удивлялся, почему никто не додумался до этого раньше. На всякий случай он прислушался к чужому голосу. Вдруг да не разрешит, это вам не на эспланаде черкаться.
Чужой голос молчал.
Как просто управлять людьми, когда можно подсовывать им сбывшиеся желания.