Но позади всех стоял Колька. А на плече у него сидела летучая мышь.
Свет, видимо, испугал её. Распахнув крылья и задев Колькину щеку, она неловко вспорхнула и скрылась в тёмных высотах. Колька присел от страха, но смеяться над ним никому не хотелось.
Найденному мной выключателю подчинялась не одна лапочка. Кроме наддверной зажглась ещё и у самой лестницы. Ступени нижнего пролёта отсюда виднелись совершенно отчётливо. Не таким уж и огромным оказалось расстояние от лестницы до двери. И совершенно непонятно было, где это мы блуждали столь продолжительное время. Выходило, что мы бродили кругами по центру зала. Теперь обстановка прояснилась, и я почувствовал себя намного спокойнее.
На каких-то десять секунд.
А потом спокойствие разлетелось вдребезги.
Из мглистого угла на нас выдвинулась стая странных чешуйчатых существ. Их головы напоминали кошачьи, если сбрить мех и оклеить серыми чешуйками. В полметра высотой они бесшумно продвигались на задних лапах, а передние протянули в нашу сторону. Даже при тусклом свете я увидел, какие крючья когтей жаждали с нами познакомиться.
— Ой, — испуганно выдохнула Инна.
Пришельцы разом повернулись к ней.
Колька испугано перебежал поближе ко мне и подпёр спиной стену. Головы существ метнулись, следя за Колькиным продвижением. Огромные глаза. Их заполняла сплошная матовая белизна. Не в силах сдержаться, я шмыгнул носом, и внимание чешуйчатых котов переключилось на меня. Я отпрыгнул к самой двери.
Коты злобно ощерились. Все разом. И меня охватила тоскливая волна собственной никчёмности и беспомощности. Коты зашипели. Они продолжали вышагивать прямо на меня, пройдя мимо девочек. Тогда-то я и догадался.
— Эй, — крикнул я, перекрывая злющее шипение. — Их глаза разучились видеть в темноте. Они ориентируются по звукам. Отступайте к лестнице, пока я буду их отвлекать.
Стараясь как можно меньше шуметь, моя команда поспешно отступала. Даже, если какие-то звуки и доносились до ушей чешуйчатых пришельцев, они не могли идти ни в какое сравнение с тем шумом, который производил я. Мои ноги подпрыгивали, стараясь приземлиться с жутким гулом, руки хлопали по стене, зубы скрежетали. А в перерывах я ещё умудрялся свистеть. Коты разозлились не на шутку. Они расположились полумесяцем, отрезав мне отступление. Команда кидала жалобные взгляды в мою сторону, но я грозно мотал головой, предупреждая, что вмешиваться ни в коем случае нельзя. Затем девочки и Сухой Паёк стали далёкими смутными силуэтами. Их застилал туман, белёсый, как глаза когтистых существ, сжимавших полукруг. Внезапно туман разросся и скрыл их тоже. Пространство подвала заполнилось молочным светом. Недозревшим персиком мутно просвечивала далёкая лампочка у лестницы. Я совершенно растерялся.
Рядом со мной неожиданно возникла высокая фигура. Я бы перепугался не на шутку, но неведомые силы предстали передо мной в виде девушки, закутанной то ли в глухое платье, то ли в плотно облегающий плащ. Удивительное одеяние лучилось миллионами блёсток, словно снег под солнечными лучами.
— Вот дверь, которую ты так страстно разыскивал, — сказала девушка высоким певучим голосом, и я подумал, что если бы она угодила в парад Эм-Ти-Ви, то вряд ли когда бы опустилась ниже пятой строчки. — Зайди. Испытание тебе досталось наипростейшее. Нажмёшь на Красную Кнопку — доберёшься до Красной Струны.
И мило так улыбнулась.
— А вы… — сбился я, но тут же решился спросить. — Вы — хранительница этой двери?
— Я просто проходила мимо, — мелодичный голос завораживал, словно любимая песня. — Вот и решила тебе помочь. Ведь всем известно, что в одиночку двери не откроешь. Ты смотришь на дверь. Ты думаешь, что это она и есть. А на самом деле сейчас она — лишь обходной путь. Но ты ещё можешь вернуться за своей командой. Остаётся достаточно времени, чтобы повторить попытку.
— Не, — помотал я головой, кося на притихшую стаю белоглазых. — В обход-то в одиночку можно?
— Разумеется, — кивнула девушка.
Мне враз полегчало. А то возвращайся, ищи испуганный народ. Да неизвестно, пропустят ли меня эти грозные кошаки.
— Значит, можно? — решил уточнить я на всякий случай ещё разочек.
— Иди, — кивнула девушка.
Я взялся за прохладную скобу ничем не примечательной стальной ручки, но прежде, чем открыть дверь, посмотрел на девушку ещё разочек. Если б такая вдруг стала нашей отрядной воспитательницей, я бы без разговоров остался бы в лагере ещё месяца на три. И перестал бы так сильно западать на Эрику.
— Не медли, — голос девушки стал тревожным. — Сейчас перед тобой не самый сложный путь. Когда время перетекает в пространство, не угадаешь, куда попадёшь, если простоишь хотя бы одну лишнюю минуту.
Вняв предостережениям, я тут же распахнул дверцу. В глаза ударил ослепительный свет. Когда я перешагнул порог, кошачья ватага с противным мявом бросилась мне на спину.
Глава 36
Три старушки, три колдуньи
Три раскидистых тополя. В их тени выстроились кружком три белых пластиковых кресла. С широкого крыльца приземистого особняка, похожего на лагерную библиотеку, чинно спускались три старушки. Яркий солнечный день. И никаких следов ни подвала, ни злющих чешуйчатых котов. Докуда достал, почесав спину, где по неведомым причинам так и не отметились когти белоглазых, я сунул руки в карманы. Мятый билет, пятирублёвка, корпус от будильника, неработающая зажигалка, огрызок карандаша, полпластика жвачки — всё тут же отыскалось на своих местах. Кроме ножичка, которым я расплатился за проезд в двухъярусном автобусе.
— Прислали, прислали, — обрадовалась худощавая старушка и завальсировала вокруг меня. Ясные голубые глаза сверкали отшлифованными драгоценными камнями.
— Ну, — сурово осведомилась высокая, располагавшая крючковатым носом и карими раскосыми глазами, — ты готов.
— Готов? — переспросил я. — К чему готов?
— Не он, — разочаровано сказала третья, пухленькая, в жёлтом платье с выцветшими алыми розами, из под подола которого выглядывал край белой в чёрный горошек ночнушки. — Раньше они отвечали «Всегда готов!».
— Может быть, он забыл? — пришла на выручку ясноглазая.
— Напомним, — хмуро сказала крючконосая. — Держи вот, на твой случай литература специальная имеется.
И мне вручили тонюсенький журнал. На обложке красовалось «Мурзилка». Под надписью на фоне зимнего декабрьского неба ярко сверкала звезда Спасской башни. Мимо башни двигалась ватага странных пацанов, физии которых напоминали незабвенных Братьев Пилотов. На страницах напечатали историю в картинках, как красногалстучный мальчуган отправился гулять на морской берег. Тут-то его подкараулили отвратные чудовища, схватили и запихали в котёл, под которым весело пылал огонь. А как сварили, так и съели. Грустная такая история. Грустная, но поучительная. Предостерегающая от прогулок по морскому побережью в гордом одиночестве.
— Теперь понял, — спросила пухленькая.
— Понял, — бодро кивнул я. — Только я ведь это… не пионер.
— А как звать-то тебя, милок? — осведомилась ясноглазая.
— Куба! — выпалил я по привычке и только потом понял, что сморозил глупость.
— Вот! — просияла пухленькая. — А ты говорил. Самое что ни на есть пионерское у тебя имя. Помню, девочку одну прислали, так она тоже всё про Кубу, да про Кубу. И пела-то как задушевно. Про тебя пела.
— Про меня? — рот разинулся шире возможного. Вот сколько лет живу, а никто про меня песен не сочинял. Вернее, сочинили уже. Просто я об этом ещё не знал.
— Про тебя, — кивнула пухленькая, а ясноглазая запела. — Куба далеко, Куба далеко, Куба рядом, Куба рядом. Это говорим, это говорим мы!
— Ага, — разочаровано пробурчал я. — Крошка моя, я по тебе скучаю, что ты далеко от меня. Я-то думал, чего стоящее.
— Боевая была девчоночка, — проскрипела крючконосая. — Вылитая я в молодости. Бороться, говорит, давайте. Мы, бабушки, ещё покажем этим проклятым империалистам.