- Ошибаешься, - тихо покачал головой айзе, - Не мне, а самим жителям этого мира. Слишком долго они ждали, слишком долго терпели. Достаточно было одной искры, чтобы разгорелось пламя, в котором погибнет былое. Но, увы, не всё, чему следовало бы исчезнуть, уйдёт из их жизни. И многие жертвы окажутся напрасными.
- А впрочем, - как и прежде, холодно улыбнулся Тервиус, - посмотрим, что у них получится. Может быть, им и удастся построить новый мир. Может, действительно изменились они внутренне и пройдут через это испытание. Если только не преклонят колени перед старой тьмой в новом обличии. Если заново не создадут себе всемогущего бога, тирана, отца и повелителя. И неважно, кем или чем он будет на этот раз.
Тирана и отца разом? Что же это могло значить? Стибия долго размышляла над его таинственными словами, но смысл их ускользал от неё. Бог, тиран и повелитель? Странно.
Уже десять лет прошло на Земле. А там, на далёкой планете? Долгий ли это срок для её обитателей? Сумели они найти свою правду, по-новому устроить свою жизнь? Тервиус уже как-то раз намекнул, что она и сама может отправиться к ним. Знаний бы для перехода и возвращения ей вполне бы хватило. Но она медлила. Почему? Неужели она боялась узнать, с кем - или с чем - должны были сразиться жители того холодного, не похожего на Землю мира? Бог, тиран, повелитель и отец одновременно... Что это? Живое существо? Или явление? Или понятие? Неясно. В любом случае, нечто ужасное, ведь ради победы над ним, как считает Тервиус, можно заплатить множеством жизней. Но ведь это неправильно и несправедливо!
...А море всё так же ровно и спокойно шумело у её ног, всё так же упрямо билось о камни, и солёные брызги скатывались по её одежде, сверкали на чешуе. Всё так же мерцали над волнами звёзды. Некоторые из них - рукотворные. Спутники, кружащиеся вокруг Земли, ставшие её "глазами и ушами". На одном из них настоящая космическая обсерватория, позволившая айзе заглянуть далеко в глубины Вселенной. Пусть это только первые шаги к звёздам, пусть только начало пути, ведущего к удивительным и прекрасным открытиям, к единственно возможному для живых и мыслящих существ бессмертию в вечном поиске, в бесконечном подъёме, где каждое новое поколение опирается на знания и заветы предыдущего, где в любом достижении есть частица труда каждого из айзе, и потому никто и никогда не будет до конца забыт. Это ли не великий подвиг? А Тервиус считает, что только великие потрясения рождают великие свершения.
Нет, не может Стибия с ним согласиться. Что-то не позволяет примириться с тем, что она видела и слышала.
Но как выразить это неуловимое, неосязаемое противоречие словами, как донести его до Тервиуса? В тот раз не удалось...
- ...Неужели именно так и должно быть?
- Да. Так было заведено с самого начала, с того момента, когда древнейшие разумные существа начали восхождение к вершинам своей цивилизации, а затем к её гибели, и так будет до тех пор, пока в бескрайних просторах Вселенной сохраниться искра мятежного духа разума, пока есть хоть одно создание, способное опуститься до ужасающих зла и мерзости - или вознестись до величайшей любви к миру и всем существам, населяющим его.
В чём-то он, безусловно, прав. Метаться между светом и тьмой, между правдой и ложью, между жаждой знания и трусливым покоем, между себялюбием и любовью к другим - это так похоже на айзе. Но ведь рано или поздно мы должны прийти к свету, верно? Из тьмы невежества и жестокости, из диких и далёких веков - вверх, к свету, к сиянию космоса, к торжеству разума и духа. Как когда-то со дна древних, уже высохших морей поднялись к далёкому небу и негостеприимной, но прекрасной земле причудливые обитатели глубин.
Но какой ценой? Чем придётся заплатить за восхождение? За крылья, за свободу, за мечту и знания? Тервиус считает, что только кровью.
Даже если это правда, почему так горько на душе? На правду, говорят, не обижаются. Но всё равно обидно и грустно.
Нет же, нет! Это должно быть только частью правды! За справедливость нужно платить, это верно. Но не только кровью, и не только смертью! Даже тысячелетний валун можно расколоть, взорвать, разбить на осколки и пытаться собрать их заново, сложить из них что-то иное. Но волны, ласковые и несокрушимые в одно и то же время, набегают, разбиваются о камни и откатываются прочь, чтобы с новой силой выплеснуться на берег. И камни меняют свои очертания, отшлифованные неотступающим прибоем... Ведь если бы тем инопланетянам удалось убедить своих властителей, если бы те понимали, что несправедливы, что их собратья, долгие годы ждавшие справедливости, мечтавшие о ней, равны им. Если бы они осознали, что являются братьями по крови и разуму, можно было бы избежать того безумного, бессмысленного истребления. И кровавых революций, которые должны были последовать за ним. И немыслимого террора. Если бы только эти существа смогли бы победить свою природу.
А айзе? Чего бы сумели они добиться, если бы избавились от своих тёмных, пронесённых через тысячелетия инстинктов? Стали бы звёзды к ним ближе? А смогли бы они понять, что именно заставляет церений с безумной яростью бросаться на любое существо, когда сияет безжалостным огнём ночное небо? И, может, её родители были бы живы?
За свет и справедливость всегда нужно платить. Либо кровью и миллионами жизней, либо долгим трудом - ведь так непросто изменить кого-либо. Даже самого себя.
Но теперь Стибия поняла, почувствовала, зачем даны ей разум, и знания, и душевные силы. Она - ученица Тервиуса, она сделает всё, чтобы стать равной ему в силе, в знании, в умениях. А дальше нужно будет бороться. Прежде всего - с собой.
Сбросив одежду, Стибия кинулась в воду, и мерцающие тёплые волны обняли её гибкое, сильное тело. Она нырнула в глубокую тьму, не страшась ни призрачно-сиреневых ксенатов, чьи полупрозрачные силуэты парили в толще воды, ни неведомых чудовищ, которые могли скрываться на холодном далёком дне. Вниз - будто в недостижимое прошлое, через миллионы лет, в те мрачные времена, когда земля была пуста и неприветлива и лишь в тёмных водах океана теплилась жизнь, не зная ни живительных лучей солнца, ни жгучего дыхания далёких звёзд. В глубину - чтобы вернуться на поверхность. Во тьму - чтобы вновь подняться к бесконечно желанному огненному свету.
А остывающие накаты всё так же тихо шуршали морской галькой, обточенной за долгие тысячелетия. Всё так же беспокойно, как и тридцать пять, и семьдесят, и сотни лет назад, подрагивала за зыбкой бледной туманностью переменная звезда. Всё так же тревожно шелестели от ночного ветра тяжёлые ветви хромитий. Чуть звенели тонкие, острые листья-иглы.