— Да, им придется жить в изоляции. И это не то чтобы слишком легко. Почти все места, где может спокойно жить оборотень, уже заняты. Даже окрестности больших городов заняты, из политических соображений. Оборотень мало куда может податься, чтобы ему не бросили вызов.
Что будет означать бесконечную борьбу, так как даже если они победят, земля не будет им принадлежать. Долго так не проживешь.
— А Провидицы?
Чарли смотрел в стол.
— Чарли, расскажи мне, что становится с ними!
— В чем-то им легче, ведь им нельзя бросить вызов.
— Но…
— Но они считаются нечистыми. Грязными. Все остальные оборотни и провидицы будут делать все, чтобы изгнать их... Бабушка Хэйган говорит, что большинство кончает с собой.
Я мало знаю о кровяном давлении, но я чувствовала, что мое достигло критических масштабов.
— Это такая чушь! Весь этот мир оборотней какой-то бессмысленный.
— Я знаю, это выглядит жестко, но обычаи…
Я подняла руку.
— Ну-ка стоп. Я не хочу знать, насколько ваши традиции древние и священные. Потому что это женоненавистническое запугивание.
— Блин, Скаут, почему бы тебе не сказать, что ты чувствуешь на самом деле.
— Скажи мне, почему Провидицы не восстали? — Я продолжала набирая обороты. — Вы же почитаете их и жить без них не можете. Говорите, что они вторые по старшинству, а потом обращаетесь с ними как со скотом, или с рабами, или со скотом, угнанным в рабство! Вся это чушь про самых важных членов стаи только для того, чтобы держать их в ежовых рукавицах.
— Погоди, я никогда…
— Талли просто сама невинность и посмотри, что вы с ней делаете со своими глупыми правилами! Сначала родной отец выбрасывает ее и продает стае Хэйганов, потому что она ничего не Видит. Потом, когда она начинает Видеть Все, ей нужно волноваться о том, что толпа мужиков, которые думают, что она им принадлежит, похитят ее. А теперь она неразрывно связана с Джэйсом, только потому что я не знаю, когда заткнуться. Да что, мать вашу, с вами не так?!
— Ты что, только что выругалась?
— Ответь на чертов вопрос! — сказала я так громко, что все в доме остановилось.
— Скаут, — сказал Чарли медленно и спокойно, будто говорил со злившимся животным. — Не я придумал правила. Никто из нас. Я не знаю, кто их придумал — Джордж Вашингтон, Наполеон, миссис Фей с соседней улицы или кто-то настолько же древний, но я уверен, что это не были члены стаи Хэйган. Черт, мы койоты, никто нас никогда ни о чем не спрашивает. Так что, пожалуйста, сбавь обороты своего праведного гнева.
Я знала, в его словах есть смысл, но выносить свою злость на оборотнях было легче, чем признать, что я только что сломала жизни своему брату и лучшей подруге.
— Конечно, ты понимаешь, насколько эти традиции ужасны?
— Традиции делают нас теми, кто мы есть.
— Где ты такое вычитал, в печеньке с предсказаниями?
— На самом деле, узнал от тебя.
Я приподняла брови.
— Прошлый май. Я не хотел идти на выпускной, но ты сказала мне, что это важно, и это традиция, а традиции, цитирую, «делают нас теми, кто мы есть».
— Это другое, — возразила я. — Это не носить в течение нескольких часов уродский костюм и ленточку ради важного этапа в жизни. Это Джэйс и Талли, которые вынуждены всю жизнь прожить в браке без любви, потому что иначе их будут гнобить, и, в конце концов, они рано уйдут из этого мира.
— Откуда ты знаешь? — Чарли наклонился над столом, будто бросая вызов.
— Откуда я знаю что?
— Брак. Откуда ты знаешь, что он будет без любви?
Я хотела что-нибудь ответить, придумать что-то умное не в стиле Скаут, но не смогла, так как ответ на его вопрос вошел на кухню, и ее опухшие глаза и щеки в засохших слезах не оставляли никаких аргументов.
Глава 19
— Талли, я… — Что я могла ей сказать? — Мне жаль. Я не знала, что делаю, хотя это и не оправдание….
— Все в порядке, — сказала она, отмахнувшись от меня. — Это был умный ход. Любой вожак сделал бы то же самое, если бы хватило ума.
Ее голос звучал, будто она проглотила мешок щебня, и меня это бесило. А еще меня бесили ее глаза, светившиеся голубым на фоне покрасневшего лица. Она говорила о себе как о ящике с оружием или клочке земли. Я сбросила ее с горячей сковороды в кипящий котел, и Джейса заодно.
Чарли глянул на нее.
— Ты в порядке?
— Ага, — ответила она слишком радостно для человека с текущей по щеке слезой. Чарли крепко обнял ее. У Талли на лице проявилась дрожащая улыбка.
— Я скучала по тебе, — сказала она.
— Я тоже по себе скучал.
— Ты ведь знаешь, все самое трудное еще впереди.
— Я и не надеялся, что будет по-другому. — Он поцеловал ее в лоб, прежде чем широко зевнуть.
Талли сказала ему родительским тоном:
— Когда ты в последний раз спал?
Посмотрев на циферблат на микроволновке, Чарли ответил:
— Зависит от того, какой сегодня день.
Она подняла его руки так, чтобы они сошлись в районе ее груди.
— В кровать. Сейчас же.
Он, как по команде, снова зевнул.
— Знаешь, а это не такая уж плохая идея. — Уходя, как будто этого было не достаточно, он шепнул Талли через плечо: — Поговори с ней.
Прекрасно. Совершенно никакого давления.
Когда Чарли ушел, я продолжила попытки исправить ситуацию.
— Я все поправлю, я придумаю как, клянусь, Тал. Я все исправлю. — Она даже не посмотрела на меня, уходя к холодильнику за едой. — Я имею в виду, должен же быть способ, я не позволю тебе бродяжничать, или типа того…
— Хватит. Просто перестань. — Она все еще смотрела в холодильник, но у меня было ощущение, что она разговаривает со мной, а не с пачкой сока. — Я не хочу об этом сейчас говорить, понимаешь?
— Но Тал…
— Скаут, нет. — Она посмотрела мне в глаза полным уверенности взглядом. — Оставь эту тему. Я не могу сейчас об этом думать.
Я выполнила ее просьбу, рассчитывая, что рано или поздно она поговорит со мной, но вскоре надежда на это растаяла. Неделя тянулась, но она так ни разу и не подняла тему, и быстро меняла ее, когда я пыталась тонко намекнуть. Между нами возникало множество неловких ситуаций, но не так много, как между ней и Джэйсом.
Согласно Чарли, для них было важно выглядеть парой. Я ощущала себя не столько вожаком стаи, сколько агентом звездной голливудской пары. Мне пришлось придумывать, куда им лучше сходить, чтобы как можно больше сплетников увидело их близость (настолько близкую, какая может быть у людей, которые не могут трогать друг друга).
Подгонять это все под их рабочее расписание и домашний арест Джэйса было даже слишком весело. Когда Эшли Джонсон позвонила и спросила, встречаются ли они, я мысленно обрадовалась, и в тот момент поняла, что с моей жизнью все не так. Когда мы с Талли, наконец, поговорили с глазу на глаз, произошло то, чего я не ожидала.
Я видела один из своих снов с Алексом. Мы сидели на берегу, между нами камни и песок, и говорили о партнерстве. Это был второй раз, после того, как я поняла, что его на самом деле нет, и с каждым разом мы все больше отдалялись друг от друга. Мне не хватало контакта, прикосновения к коже, вкуса его губ, но я знала, что это к лучшему. Я не могла цепляться за умершего парня и надеяться, что в моей голове прояснится.
— Я все-таки считаю, что это твоя вина, — сказала я, наблюдая, как маленькие волны откатываются от моих ног и стараясь игнорировать тот факт, что я ощущаю прохладу воды.
— Моя вина? — Брови Алекса скрылись за челкой. — Я-то что сделал?
— Ты сказал мне спросить у Джэйса про Талли и партнеров.
— Это не то же самое, что заставлять его произнести пожизненную клятву и заставить его принять Талли как спутника жизни.
Он прилег на локти, солнце освещало его лицо.
— Если бы ты сам мне все рассказал о спутниках жизни, а не свалил информационные обязанности на других, я бы не заварила эту кашу. Знание — сила, Алекс.
Если я звучала строго и раздраженно, это только потому, что в тот момент я такой и была.