Ехать решил под самый Новый год. Обидно было, конечно. Всё же праздник. Но дело того требовало. С утра проверил бак, залил бензина, что удалось собрать, проверил сцепление. Был и прицеп. С ним пришлось повозиться заранее. Сначала даже браться не хотелось, но выбора не было. Пойди, поищи. Усиленный, специально для леса. За это даже пришлось заплатить соответственно.
Во дворах уже горланили песни, что-то взрывали и палили из ружей, как будто началась война с Китаем. Правда, и там не молчали, тоже стреляли и пускали в небо питарды, мол, у вас громче, зато у нас выше. А русский народ куражился: зато у нас пьют больше и дерутся веселее. Драк было много. На одну такую Мишка едва не наехал. Возились двое прямо посреди дороги. Хорошо, Ванька увидел вовремя. И те уставились:
– Куда это ты, Мишаня, подался? Новый год же.
Мишка ответил, куда. Хотел ещё вылезть и добавить, но передумал и поехал дальше. Где-то играла гармошка, горели в окнах ёлочные огни, был праздник. И не казалось, что народ бедствует, что детей кое-где не пускают в школу потому, что не во что одеть. Что кто-то питается вместо хлеба лепёшками из ворованного комбикорма. Что люди забыли, как сажать картошку, и если уж пропалывать что в огороде, то только коноплю, чтобы по осени продать её заезжим дельцам и купить детям учебники. Страшно было от всего этого, но народ веселился, и на душе почему-то было легко и весело.
– Ничего, Ванька. Мы своё в тайге отгуляем. Мамка нам собрала в дорогу. Салют устроим. В лесу сейчас хорошо, людей нет, одни звери. А от них худого не жди, если сам не дурак.
Ванька кивал, зевал одновременно и не отрывался от окна. Пролетали мимо столбы с проводами, где-то в бескрайней тьме светились, словно звёзды, огни далёких деревень, но дорога уходила всё дальше извилистой лентой и была пустынной и совершенно безлюдной, вселяя в Мишкин разум необъяснимое волнение и тревогу. Минули последний поворот и въехали в тайгу. Сразу вокруг всё изменилось, словно оказались в другой стране. Теперь это была только колея, разбитая лесовозами, на ней то и дело неожиданно возникали заносы, кусты, приходилось всё время петлять, учитывая, что за спиной болтается прицеп.
Освещая дорогу, он смотрел по сторонам, по привычке выискивая зверя.
В пути обошлось без приключений. В двенадцать, когда до места оставалось совсем немного, он остановился и заглушил машину. Ванька давно спал. Будить его было ни к чему, да и не способен был детский мозг понять важности текущего момента и тех мыслей, что одолевали Мишку. Не было ничего в жизни пацана, что могло бы так воздействовать и будоражить его детское сознание.
Ему вдруг показалось, что он застрял где-то среди звёзд, двигаясь так же, как и они, в бесконечном пространстве. По сути, так оно и было. Но под ногами его была земля, скрипел чистый нетронутый снег и где-то совсем рядом, по космическим меркам, жили люди. В кабине беззаботно спал Ванька, чья душа пока ещё была чистой и не обременённой жизненными проблемами. В Никольском, наверное, капризничал Сена, дёргал Катьку, а та, скорее всего, тоже ныла и не давала покоя матери. Там было и его место, его незримая, как у планеты орбита, сбившись с которой жизнь уже теряла смысл. Наверное, поэтому небо было чистым и искрящимся от звёзд, деревья молчали в морозной тишине, а ему думалось спокойно и легко.
На зимовье, как он и ожидал, не было ни души. Выпавший недавно снег присыпал весь мусор вокруг и накрыл старую почерневшую крышу пуховым одеялом. Как всегда, журчал ручей.
Видавшая виды чугунная печка долго не растапливалась, но потом всё же сдалась и в домике стало светло и уютно от огоньков, что проскакивали в искривлённую дверцу и мерцали на стенах и потолке. Ванька так и не проснулся. С машины слез сам и, как лунатик, проковылял в дом. Немного посидел, потом зарылся в старое сено и долго что-то бормотал себе под нос. Скорее всего, под впечатлением минувшего дня его мозг всё ещё продолжал работать.
За ночь Мишка так и не сомкнул глаз. В том, что большую часть последних лет он проводил в скитаниях, не было ничего странного. Только тайга могла сполна дать то, чего он не находил среди людей. Дело было вовсе не в добыче лесных богатств, которые хоть как-то выручали и не давали скатиться до полной нищеты. Его раздражали люди, вернее, толпа, разнузданная, захлебнувшаяся в самогоне и потерявшая последние крохи совести и страха. А спрятаться от неё можно было только среди этих бескрайних сопок, которые давно стали частью его жизни. Раздумывая в который раз над убогостью своего бытия, он не заметил, как подкралось утро. За ночь он несколько раз выходил греть машину, подбрасывал в топку дров, сготовил еды на день.