«Жди, Миша, в гости весной. Дату сам проставь где карандашиком пометил. Не испорть!» – наставлял Генка, описывая свою скуку по родной деревенской природе.
Пока от калитки шёл, читал. Загорелось в душе. Так захотелось ткнуть им эту бумагу, но удержался.
– Домой пошли. Там и будет вам документ, – не сдерживая радости и не скрывая достоинства, сказал Мишка. – А понятые ваши пусть проваливают. У меня свих найдётся.
Бумагу в руки не дал и не показал вида до поры. Ошарашил всех. Выходило, что пиломатериал ему привезли взаиморасчётом как списанный брак, шедший через таможню всё в тот же Китай. Ради такого дела он даже поллитру поставил за настоящую, заверенную, где надо, копию, предполагая, что от лесхоза можно ожидать всего.
Никогда не испытывал Мишка такой радости и вместе с тем напряжения от жизни, как в эти дни. Но всё прошло, и однажды, ясным солнечным утром, когда в воздухе уже разносились первые весенние запахи, он почувствовал вдруг пустоту и нелепость своего праздного существования. Возни, конечно же, хватало: дрова, хозяйство, свиньи. Утонешь, не вылезешь.
Не этого просила душа.
Сидели на крыльце, грелись первым солнечным теплом, и Мишка сказал:
– Знаешь, Маринка. А я опять поеду в тайгу.
Замыслив что-то коварное, но безобидное, он улыбался, как умел это делать очень давно.
– Опять, что ли? Опять за дровами намылился? Забыл, как не спал от нервов? Душу вымотал!
– Ага. Забыл. Там ещё четыре штуки осталось. Всё равно их кто-нибудь спилит. Чего добру пропадать?
Прищуренные глаза жены смотрели в упор и смеялись. Она видела перед собой прежнего Мишку и, наверное, радовалась.
– А может, обойдёмся? Хватит мне бессонных ночей! А документы где на этот раз возьмёшь? Опять Генку просить будешь?
– А у меня ещё один экземпляр есть. Генка два прислал, – с удовлетворением выдал свою тайну Мишка и рассмеялся от души. – Я на восьмое марта решил ехать.
Теперь они уже смеялись вместе. Потом смех прошёл, и жена тихо вздохнула:
– А мне одной сидеть дома?
– Зачем дома сидеть? Со мной поедешь. Праздник же!
Подарок для дочери
Больше всего на свете ему хотелось поохотиться. И обязательно что-нибудь подстрелить. По-настоящему поохотиться и, как выражались меж собой местные охотники, убить зверя.
У него даже ружьё своё было. Старенькое, правда. Но, как говорили знатоки, хлёсткое. Правда, кроме банок, ни во что другое он так и не стрелял за свою жизнь.
Работал он в школе учителем географии. Был у него свой кабинет, завешанный всякими картами, и своё собственное прозвище – Паганель.
Дети, конечно же, стеснялись при нём. А на мужиков он не обижался. Слишком уж неудобно звучали его имена – Григорий Григорьевич. Язык сломаешь. Куда проще, Гриня. Он и сам видел в себе сходство с героем детского романа Жюля Верна. Длинные худые ноги, очки, будь они неладны.
Гриня давно мечтал уйти из школы, считая, что достоин большего. Однако на фоне безработицы и нищеты его работа хоть что-то давала. Да и жаль было пять впустую потраченных лет учёбы в институте. Зарплату платили редко, и Гриня не отказывался от любой возможности, чтобы хоть как-то заработать на жизнь.
В доме уже давно не пахло мясом; скотину Гриня принципиально не держал. Учитель всё же. Поэтому, когда друг предложил махнуть в тайгу на охоту, его словно захлестнуло.
– Поедем, поохотимся, самогоночки попьем, а там, глядишь, и бог даст чего-нибудь, – поэтично рисовал в воздухе картины предстоящего действа его друг Пашка, большой бездельник и проныра, в прошлом тоже учитель. – Медведя в лесу море!
Последняя фраза особенно запала в его сознание. Медведь для Грини был существом непостижимым и коварным. Он никак не мог представить себе встречу с этим зверем, и его начинало трясти, когда он думал об этом.
Усевшись удобно в старом кресле напротив окна, он подолгу листал книгу, где было множество самых разных иллюстраций с подробным описанием жизни животных. Было там и про медведя. С книгой в руках Гриня погружался в сладкие представления и фантазии, где было много опасностей и удовольствий. Правда, ему всё время мешала Алёнка, его младшая дочка. Бесцеремонно усевшись на коленях, она всякий раз задавала множество глупых вопросов и без спроса переворачивала страницы, требуя новых картинок.
– А тиглы злые? А кто больсе, – щебетала она не переставая, – тиглы или медведи? А где ёзыки зывут?
Гриня терпеливо отвечал на Алёнкину трескотню, важно надувал щёки и выпускал пар.
…– А ты мне ёзыка пливезёф?
– Не ёзыка, а ёжика. Ежа. Скажи правильно. Ёжика, – учил Гриня маленькую Алёнку.