— Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.
— Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.
— Это не мой случай, — неожиданно резко ответила Слоун. — Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
— О чем, например?
— Не знаю, — ее руки ласково поглаживали тело Джордана, — ну, лучше вот об этом…
Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем «Достойным», и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…
— Отец?
Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.
— А я думал, ты тренируешься.
— Где? Утром опять был дождь — все шестнадцать полей практически бездействуют.
Дасти села на старое полено у двери трейлера.
— У тебя все нормально, папа?
— Не совсем, — ответил он задумчиво. — Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?
— Какие недоразумения?
— Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! — И он протянул Дасти уздечку. — Ты не находишь в ней ничего странного?
Дасти внимательно осмотрела уздечку.
— Она вроде бы нарочно подрезана…
— Не исключено.
Дасти посмотрела на отца почти испуганно.
— Ты подозреваешь?..
— Да, я почти уверен — это неспроста.
— Но…
— Подумай, Кирстен! — Ян назвал дочь ее настоящим именем, что случалось крайне редко. — Вспомни, как часто за последний год в команде Хильера были всякие неприятности: то кто-то упал, то лошадь понесла…
Дасти протестующе подняла ладонь:
— Отец, ты столько играл. Ты же знаешь, сколько всего случается на поле.
— Взгляни еще раз, дочь, она разорвалась после того, как ее надрезали.
— Но у тебя же нет полной уверенности.
— Да ты видишь все сама. Мне нечего добавить.
Дасти развела руками.
Ян пытался выстроить логическую цепочку. Он вспомнил, как пришлось застрелить лошадей на конюшне Хильера, попытался связать то «происшествие» с испорченной уздечкой, которую держал в руках… А что случится завтра?
Книга четвертая
ПИКИ
Нью-Йорк, октябрь 1987
Резкая, нестерпимая боль.
Слоун смутно помнила, как ее доставили из аэропорта Ла-Гуардиа в одну из манхэттенских больниц. Осталось в памяти, что Джордан все время находился рядом, держал ее за руку, что-то говорил.
И снова боль — раздирающая все тело, будто внутрь кто-то вбил острый шип и проворачивал, мучил ее.
Джордан не отходил от Слоун, пока ее везли по больничным коридорам. Медицинская сестра подошла к каталке, на которой лежала Слоун, измерила ей давление. Покачала головой.
— Высокое. Не волнуйтесь, — обратилась она к Джордану, — доктор придет с минуты на минуту. Какой у нее срок?
— Шесть месяцев, роды в конце декабря.
— Кровотечение было?
— Немножко.
— Токсикоз?
Джордан кивнул.
В кабинет вошел врач — худой и высокий мужчина в халате. Что-то тихо сказал медсестре и повернулся к Джордану:
— Вам надо оставить нас ненадолго…
— Нет, не уходи! — взмолилась Слоун.
— Это в самом деле ненадолго, мне нужно вас осмотреть.
Джордан понимающе кивнул.
— Не волнуйся, дорогая, это быстро.
— Нет, не уходи, — снова попросила Слоун.
— Я буду здесь, за дверью, и сразу же вернусь, как только будет можно! — Он поцеловал ее и вышел.
Врач повернулся к Слоун.
— Когда начались боли?
— Еще в самолете… мы летели из Техаса… я плохо помню. — Слоун говорила еле слышно, резкая боль мешала ей сосредоточиться. — Мне кажется, это длится около часа.
— Вы уверены?
— Нет, не уверена. — «Господи, зачем так много вопросов? Разве он не видит, как мне плохо?» — Я помню только, что… началось в самолете.
— А до этого было что-то? Судороги, тошнота?
Слоун собиралась с силами, чтобы дать внятный ответ.
— Сегодня утром… ничего не могла есть… выворачивало, корчило… в желудке ничего не было, а… будто вот-вот вырвет.
— А судороги?
— Иногда, но несильные.
Врач повернулся к медсестре.
— Еще раз измерьте давление.
Давление у вашей жены очень высокое! — Врач вышел из кабинета. — Ситуация крайне серьезная.
Джордан с тревогой взглянул на него.
— Что надо делать?
Необходимо как можно скорей прервать беременность.
— Иного выхода нет?
Врач развел руками.
— Мне очень жаль.
— Вы ей сообщили?
— Попытался. Но она ясно дала понять, что согласия на это не даст, хотя ребенок обречен на гибель в любом случае.
Джордан удивленно посмотрел на врача: столь жестокого приговора он не ожидал.
— Мы ничего не можем сделать! — Врач почти оправдывался. — Потеря ребенка очевидна. Из них двоих мы можем спасти только мать. И то, если мы будем действовать быстро!
Джордан понимал, что для врача все случившееся — казус в работе, но так холодно и равнодушно говорить о трагедии?!
— Я должен поговорить с женой.
— Нет, Джордан, я не согласна. — Голос Слоун был твердым.
— Ты разве не слышала, что я тебе объяснил, Слоун? Ты в критическом положении и можешь умереть в любую минуту!
— Я не отдам своего ребенка!
— Ты потеряешь его в любом случае! — Джордан не совладал с собой. — Прости, дорогая, я волнуюсь… я думаю только о тебе.
— Ты ведь хотел ребенка!
— Но не ценой твоей жизни.
— Я… — Слоун не смогла договорить: ее скрутил внезапный приступ боли.
Когда Слоун пришла в себя, он сказал:
— Если ты не подпишешь разрешения на операцию — это сделаю я.
— Ты не сделаешь этого!
— Сделаю, черт возьми! Я твой муж!
— Делай! Я никогда тебе этого не прощу.
Джордан смотрел на Слоун со слезами на глазах.
— Но пойми, если я не настою на своем — тебя не станет. Смогу ли я простить себе это? Никогда!
Несколько следующих часов прошли как в страшном сне. Джордан сидел с Тревисом в холле на диване, ожидая, когда ему разрешат пройти к жене. Мысли его путались. Он не знал, как заговорит со Слоун, как сообщит ей страшную новость. В потере ребенка она обвинит его, Джордана: ведь он дал согласие на операцию, но не подписал его! Слоун увезли в операционную так быстро, что он даже не успел сказать ей об этом. Выкидыш произошел внезапно, без оперативного вмешательства.
Джордан с жалостью посмотрел на Тревиса. Мальчик сидел совершенно потрясенный.
— Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.
Тревис кивнул.
— Правда, даю честное слово.
Тревис посмотрел на него очень серьезно:
— Кого хочешь обмануть своими словами — меня или себя?
Джордан поразился догадливости ребенка, «достойного сына своей матери».
— Нас обоих.
— Она знает? — спросил Тревис. — О ребенке?
— Нет еще.
— Ты ей скажешь?
— Это должен сделать именно я, к сожалению.
— Она так хотела малыша, знаешь?
— Конечно, знаю.
— Сначала не хотела.
«И это я знаю», — подумал Джордан, но сказал другое:
— Она мне рассказывала.
— Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, — спустя некоторое время сказал Тревис.
— Да?
— Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.
Джордан улыбнулся.
— Домашняя женщина?
Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит — я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. — Тревис улыбнулся. — Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.
— С ней будет все хорошо, это точно, — снова повторил Джордан.
Тревис смотрел в пол.
— Я надеюсь, — только и сказал он.
«Какая она бледная», — думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.