— Уверена, что он от этого не в восторге.
— Меня не интересует его реакция.
Последовала пауза.
— Ты не должен сейчас на меня смотреть, Джордан.
— Знаю, что не должен. Но я хочу на тебя смотреть.
— Зато я не хочу этого.
Джордан вздохнул:
— Слоун, я ведь тоже потерял ребенка. И тоже тяжело переживаю.
— Разумеется, переживаешь. Но мне кажется, что порой ты об этом забываешь. Джордан, твоя и моя потеря — не одно и то же.
— Да? Почему?
— Не знаю, не могу объяснить. Ведь ребенок был внутри меня, я чувствовала каждое его движение, его рост…
— И поэтому тебе кажется, что ты страдаешь больше?
— Поэтому, наверное, поэтому.
— Слоун, я хотел ребенка не меньше тебя! — Джордан уже не сдерживался и говорил резко. — Когда доктор сказал, что все кончено, что положение ребенка безнадежно, мне хотелось биться головой о стенку, выть от отчаяния! — Джордан остановился, перевел дыхание. — Ты помнишь, я уезжал на несколько дней в Мидбрук? Я весь день провел в седле, носился как ненормальный, не понимая, куда еду и зачем.
— И тебе стало легче? — В словах Слоун ему почудилось сочувствие.
— Ненадолго, к сожалению! — Джордан посмотрел жене в глаза. — Я хочу, чтобы ты знала: ты не одна в своем горе, Слоун, мы оба потеряли самое дорогое — нашего ребенка.
— Да, хорошо, я знаю, — снова равнодушно произнесла Слоун. — Иди, я хочу побыть одна.
Ей это показалось — или действительно она слышит плач ребенка? Где-то близко, рядом. Долгий и пронзительный плач. Откуда он раздается? Слоун лежала в темноте и никак не могла сориентироваться. «Так темно, что своей вытянутой руки не вижу», — подумала она.
Из коридора пробился луч света. Слоун увидела врача в белом халате. Он шел по коридору с новорожденным младенцем в руках. А если это ее ребенок?
Слоун подошла к прозрачной двери и закричала:
— Верните мне ребенка! Я хочу видеть своего ребенка! Младенец продолжал плакать. Человек, несший его на руках, удалялся все дальше и дальше, а ребенок все плакал.
Слоун вернулась в палату и села на кровать. Да, ведь она в больнице, и рядом родильное отделение, а в холле сидят медсестры. Плач новорожденных стоял в ушах.
Мартас-Винъярд, декабрь 1987
Рождество уже на пороге, но обычной для Мунстоуна предпраздничной атмосферы не было.
«Наверное, доктор Хаксли прав, — думал Джордан, — и не стоило Слоун забирать из больницы. Уже шесть недель прошло, но она все та же». Постоянные смены настроения: то неестественно веселая, то мрачная, подавленная. Засыпать теперь Слоун могла только с таблетками, по ночам ее мучили кошмары. Казалось, Слоун ни в ком не нуждается: не хотела видеть ни друзей, ни родных. Однажды она прямо сказала об этом Джордану. Через три недели после выписки ему позвонили: ждем, мол, на матч в «Эльдорадо». Слоун слышала, как он отказался.
— Почему ты не едешь, Джордан? Ты так любил играть в «Эльдорадо»!
— Но сейчас предпочитаю остаться здесь, с тобой.
— Зачем? Ты ничего для меня не можешь сделать… И вообще, нет человека, который мне сможет помочь.
— Слоун, все изменится со временем…
— Увы, мне лучше остаться одной.
Сказав это, Слоун вышла в сад, а Джордан стоял у окна и смотрел, как медленно бредет она по дорожке, — вся ее фигурка кричала о тоске и отчужденности.
— Где она? — спросила Кейт.
Джордан сидел в глубоком кожаном кресле в библиотеке, погруженный в свои невеселые думы.
— Вышла с час назад — решила пойти погулять немножко… Кейт, она сказала, что я ей больше не нужен.
Кейт положила свой портфель На стол.
— По-прежнему в депрессии?
— В общем — да. И такие перепады настроения, что я просто теряюсь.
— А она работает? Пишет?
Джордан горько засмеялся в ответ.
— Ты шутишь! За день книжки в руки не возьмет, ничего не читает, а ты спрашиваешь: «Пишет ли?» Но не в этом дело. Последнее время Слоун почти все время спит. А когда встает — или остается в своей комнате, или идет гулять. Обошла все леса, все побережье…
Кейт прервала Джордана:
— Ты сказал: «Остается в своей комнате»?
— Ну да, я теперь сплю в одной из гостевых комнат.
— И давно?
— С тех пор, как она вернулась из больницы.
— М-да, — протянула Кейт, — надеюсь, это не твоя инициатива?
— Нет, конечно, — грустно ответил Джордан. — Когда мы приехали, она сказала, что ей будет лучше в отдельной комнате. И одной-то трудно сейчас заснуть, вообще, мол, со сном плохо… Но я-то знаю, что она не хочет спать со мной в одной постели, потому что боится, как бы я не потребовал от нее чего-то такого, чего она не в состоянии выполнить.
Кейт задумалась.
— Джордан, а ты не хотел бы проконсультироваться со специалистом?
— С психиатром?
Кейт кивнула.
— Думал об этом, и не раз. Кстати, доктор Хаксли советовал мне обратиться к психиатру еще тогда, когда Слоун лежала в больнице. Теперь-то я понимаю, что у него были основания…
Кейт молчала, Джордан, повернувшись к окну, продолжал, как бы размышляя вслух:
— Я привез ее домой вопреки рекомендациям Хаксли. Мне казалось, что нужно как можно скорей уехать из того проклятого места, из больницы. Ведь Слоун лежала рядом с родильным отделением: каждый день видеть, как другие женщины нянчатся со своими маленькими, слышать детский плач — ну, как тут не впасть в депрессию?! — Джордан страдал, вспоминая о больнице. — Скажи, может, я зря ее взял оттуда?
— Нет, Джордан, — Кейт говорила мягко и успокаивающе, — ты сделал так, как подсказывало тебе сердце.
— Но время показало, что я ошибался.
— Подожди, еще рано спешить с выводами. А больница… в конце концов, можно опять положить Слоун в больницу, — но в другую.
— Не уверен, что Слоун станет вообще разговаривать на эту тему. И потом… она ведь убеждена, что никто и ничто не в силах ей помочь.
— Тогда ты должен разубедить ее, — отчеканила Кейт, — мы вместе разубедим ее.
Солнце согревало своими лучами лицо Слоун, но она не чувствовала тепла. Воздух был напоен ароматом сосен, перемешанным с терпким запахом соли, — но Слоун этого не ощущала. Она не замечала, куда идет, что происходит вокруг, целиком погруженная в свои мысли, жившая лишь одной своей болью. Не физической — та прошла, давление нормализовалось, кровотечения прекратились. Но душевная рана кровоточила по-прежнему — открытая рана.
Она не хотела, чтобы Джордан ушел из ее жизни, не хотела порывать с ним, но как они будут дальше жить вместе после всего, что произошло, — не представляла.
Слоун с самого начала предвидела возможность трагического исхода. Из-за этого и не хотела выходить замуж за Джордана. Разве не говорила она ему, что молодому мужчине нужна молодая женщина, жена, с которой он сможет создать большую семью? Но Джордан сумел убедить ее, что именно она та женщина, которая ему нужна и с которой он будет счастлив. Теперь же… что бы он там ни говорил, — он хотел ребенка и обязательно еще захочбт. Слоун думала даже, что потеряла ребенка из-за того, что хотела его так же страстно, как Джордан. Никогда не была она суеверной, но сейчас ей казалось, что печальный конец и беременность с самого начала были предрешены. Сомневалась — ну вот и потеряла. Недаром многие считают, что душевный настрой прямо связан, влияет на физическое состояние. Разве не так? Вот и убедилась сама…
А если это так на самом деле, тогда для Слоун — нет надежды, — ни завтра, ни послезавтра.
— Она очень похудела.
Кейт мрачно покачала головой.
— Говорит, нет аппетита…
— Потеря аппетита — это один из признаков депрессии.
— Ты сказал, что Слоун много спит?
— Да, спит, но очень плохо, беспокойно. Думаю, что ей снятся кошмары. Я однажды зашел к ней ночью, она вертелась, что-то вскрикивала, говорила. — Помолчав, Джордан спросил: — Ты не знаешь среди ее знакомых некоего Родди?
Что-то неуловимо изменилось в лице Кейт, а может быть, это ему просто показалось?.. Он хотел повторить вопрос, но как раз в этот момент в дверях появилась Слоун.