- ... Я всё сказала! Смотрю: тут некоторые приготовили возражения. Так вот сразу знайте: слушать ваши дурацкие доводы и оправдания не буду. Повторю: дурацкие. Вы - учителя. Так будьте учителями... Сегодня четвёртое октября? - Шигина повернулась к сидевшей рядом инспектору Котовой. - Так, через несколько дней ваш...наш с вами профессиональный праздник. Глава администрации завтра едет в область. Возможно, что-нибудь
54
выделят к празднику. Потерпите, а там и трансферты из Москвы подойдут. Всё, и никакой забастовки! А не одумаетесь, я вам рассказала, что будет. Нянчиться не станем. Кто у вас в этом...забастовочном комитете?.. Так вот, Дарья Александровна, завтра приедете в Управление образования и заберёте ту бумажку, что нам послали. В область я сама позвоню. Чтоб выбросили копию в урну.
- Скажите, Александра Яковлевна, вы запрещаете забастовку, заботясь о детях?
- Именно так. О детях.
- Тогда мы просто обязаны продолжать трудовой спор, - Дарья поднялась и вышла из-за стола. - Они знают, что мы собрались бастовать, потому что более полугода работаем бесплатно, потому что не получаем детских пособий, денег на методические журналы, без которых нельзя нормально работать. Потому что не хотим, чтобы нас унижали и чтобы разваливали российскую школу. И дети это поняли. Но они не поймут, что мы отступили из-за того, что начальство на нас прикрикнуло. Ни уважения, ни тем более любви от детей в этом случае мы ждать не вправе. Как скрупулёзно требуют от нас директор, завуч, районо выполнения профессиональных обязанностей! Придираются к каждой мелочи, к какой-нибудь лишней точечке в журнале или тетради. А как выполняют свои обязанности глава района и глава области? Что они сделали для пополнения бюджетов? Где новые заводы, фабрики и так далее? Сколько заработало ранее остановленных предприятий? Где развитие малого бизнеса? Насколько увеличились суммы местных налогов, с которых мы получаем зарплату? Ничего нет. Наше начальство выполняет только один пункт своих обязанностей: через день летает в Москву и клянчит трансферты.
- Вы всё сказали, уважаемая? - Шигина подняла руку, чтобы успокоить ропот одобрения, который поднялся среди учителей. - А теперь я вам отвечу. Не хотите учить, хотите бастовать? Я вам предоставлю такую возможность... Светлана Николаевна, дайте-ка мне их педнагрузку... Будете, Дарья Александровна, уволены по сокращению штатов и бастуйте дома сколько угодно. Да! Уволены! И школа от этого ничего не потеряет. Такие учителя детям не нужны! Работать будут те, кто предан своей профессии и не считает, сколько месяцев задерживают зарплату! Понятно вам?! Ага, журналы. Отлично. Это её предмет?!. А это что за "двойки"?! Так, диктант.
55
Три "двойки" из семнадцати! Да вы совершенно не пригодны профессионально к работе в качестве учителя!.. Ишь, устроили демократию! Я - ваша демократия! Можете называть это диктатурой! Кому не нравится работать со мной - распрощаемся! А повод я быстро найду! И никакой КЗОТ вам не поможет! Поменьше надо смотреть в эти глупые законы! Посмотрим, где вы найдёте другую работу! Совхоза у вас фактически нет, а в городе и своих безработных хватает!.. Что это с ней?! Мужчины, что сидите: она сейчас упадёт! Есть в этой школе аптечка?!
Шигина только начала метать громы и молнии, как Дарья почувствовала, что резко упало кровяное давление, в голове затуманилось, а ноги стали ватными. В висках стучало: "Ваня... Где же Ваня?.. Некому защитить меня от этой ведьмы..." Ни про диктант, ни про КЗОТ она уже не слышала. Когда учитель труда Игорь Владимирович Кузнецов подхватил её под руку, Дарья едва не повалилась ему на плечо: стоять на ногах она уже не могла.
Кузнецов вывел её из кабинета домоводства, где районовское начальство распекало мятежный коллектив, и Дарья попросила отвести её наверх, в учительскую, чтобы посидеть там, принять какую-нибудь таблетку и прийти в себя. Игорь Владимирович всё предлагал вызвать фельдшера, но подчинился просьбе и, осторожно ступая по лестнице, слова сочувствия, по-мужски скупые и однообразные, говорил почти шёпотом, будто опасался встревожить воздух. Тем более по закрытой двери домоводства снова начали лупить выкрики Шигиной.
- Да ты бледнее меня, - болезненно улыбнулась Дарья. - Не беспокойся, со мной ничего серьёзного.
- Я тоже побуду в учительской. Не бросать же тебя... - он усадил Дарью и начал копаться в полупустой аптечке.
- Лучше иди, Игорь. Кто ж будет сопротивляться этой нечистой силе, если все уйдём? Иди, иди... Вон телефоном воспользуюсь, если что.
- Ну, смотри, Александровна, не падай в обморок. Я вот тебе ампулку нашатыря сломаю...
... Дарья просидела в полном одиночестве довольно долго. Слышала, что внизу и после её ухода не прекратились шумные разговоры: значит, ещё кто-то рискнул противоречить начальнику Управления образования. Наконец,
56
там стали расходиться, но звуков мотора отъезжавшей чёрной "Волги" слышно не было. И наверх никто не подымался.
"Сижу тут, как прикованная. Может, все уже по домам разошлись? - подумала Дарья. - Нет, не может быть, чтоб наши женщины так просто ушли. Если и сдались, то хотя бы для обмена впечатлениями придут сюда... Когда же уедет "Волга"? Не хочу больше на эти лица смотреть..."
Прошло ещё минут пятнадцать, и послышались голоса: кто-то подымался на второй этаж. В учительскую, внося с собой шум спора, вошли сразу трое: учителя начальных классов Проценко и Кретова и математик Светлова.
- Даша, ну, как ты? А нас только отпустили.
- Мне лучше, а что там?
- Сейчас наши верные мужчины перекурят, придут, и будем обсуждать, что делать дальше.
- Большинство капитулировало. Нас осталось семь человек, включая тебя.
- Что ты её включаешь, не спросив?
- А тогда пять. Без Даши и я руки вверх.
- Почему Шигина не уезжает?
- Жрать пошла. А нас оставила с завучем, чтоб ещё раз голосовали насчёт забастовки. За - шестеро. Тебя же не было.
- Какая разница: была я или нет. Бастовать - так всем или никому.
- Вот именно. Струсил народ...
- Когда ты ушла, Коля выступил. Он ей закон...
- Васильев?
- Да. Он ей закон, она - слюной брызжет. Кричит: "Где вы этот закон о забастовках взяли?! Вы от меня законом не отгородитесь!"
- Мы уже молчим, что этот закон ты нашла: тебе и без того досталось. Ольга сказала, что в библиотеке в газете прочитали. Я ей шепчу: нам на газеты для библиотеки уже сто лет денег не выделяют, но Шигина
57
поверила...
Дарья усмехнулась:
- Если б мы действовали не так, как там написано, они бы и внимания на нас не стали обращать.
- А, всё равно. Одни просто струсили, другие начальство увидели и сразу искренне предали, третьи за категории трясутся...
- Некоторые поверили, что Шигина полшколы уволит, и за место испугались...
- Боятся свои рабские цепи потерять.
- Сталинское поколение: кто пенсии получает, сразу предали. Они не понимают, что наши дети на одном подножном корме живут.
- Сидоровна говорит: ой, Ельцин шесть мешков картошки выкопал сам, всей стране трудно, а мы будем бастовать... Верит же в этот бред...
- Коля сказал Александре Яковлевне: будете так грубо с нами обращаться, мы устроим голодовку с одним требованием - вашей отставки...
- Так она заявила, что не уйдёт добровольно, даже если он умрёт от своей голодовки. Мол, "в такой трудной обстановке я нужнее системе образования района".
- Он так сказал?
- Да. Ещё и упрекнул её за грубость как женщину. У неё глаза чуть очки не столкнули с носа. Так выкатились...
- Молодец.
- Она, видите ли, нужна!.. А без учителей страна обойдётся!
Пришли с перекура учителя-мужчины и со смехом рассказали, как Шигина была наказана за простую человеческую слабость. Она не хотела уезжать, не пообедав, и директор Маринов, оставив коллектив со своим заместителем, дабы последним голосованием добить забастовку, повёл начальство в столовую, где в преддверии высокого визита с утра колдовали над элитным