- Голов у чудища много, а туловище общее... Опять собака лает. Кто-то к нам на свежину... Не одевайся. Слышишь: уже на веранде.
- Значит, сосед. Они с нашим псом друзья.
Как джинн из старого глиняного сосуда, в тумане морозного воздуха появился дед Степан.
- Здравствуйте хозяевам! - громко заговорил он, притянув дверь. - Злыдню вашему что ли зеньки инеем залепило: едва ногу не оттяпал!
- Здравствуй, Степан Игнатьич! Садись с нами за стол!
- Вы вот вечеряете - приятного аппетиту, - а я зараз к тебе, Иван, по делу, как к свидетелю события, - старик оперся на плечо, подставленное Юрой, и стянул с себя валенки. - За стол не сяду: уже сыт. Даже пирожков ваших пахнущих на всё село не предлагайте, а вот чаю дайте, чтоб вам неудобств не было на меня смотреть. Юрий! А ну, глянь: катанок целый?!. Не узнала меня дура. Говорю: не рычи на своих... Ну, как съездил, Иван? Можно в области торговать-то? - дед Степан примостился ближе к печи.
Иван выждал, когда дети уйдут в свою комнату, потом ответил:
- Можно, конечно. Кабана почти продал. Орлов тоже.
92
- Вот, цельного кабана сбыл. Год растил. Сколько кормов ушло, ежели по три ведра в день. Сколько навозу перекидал вонючего. Это ж не корова. А много ли купишь за свой годичный труд?
- На эти деньги можно купить телевизор. Простенький. Или диван. Подешевле.
- А тот ячмень да картошку, что хряку скормил, считаешь? Полтелевизора минус.
- Да и продать непросто. Пока торговать начнёшь - всю голову заморочат. Ветеринары филе и полпечени себе срежут - на анализы...
- Жрут анализы-то?.. Вроде ж пост.
- Жрут... Да за место, да за рубку. Сам разделывать не имеешь права, только рубщик...
- Это что ж получается? Ты вырастил, никто тебе не помогал, а три раза поделись?.. Вот тебе и сапоги из шкурки блохи...
- Три?.. Не три, Игнатьич, а тридцать три.
- Как это?
- А вот считай. Здесь, у нас, - клеймение и ветеринарная справка. Почти сто рублей. Орлову на бензин дал на двести километров. То есть горючка пополам. По дороге четыре раза гаишники останавливали: один взял пятнадцать рублей, двое - по шестьдесят, а возле Дубков вообще наглые попались, целую свинячью ляжку требовали. Еле деньгами отделались...
- Так за что вас штрафовали? - изумился старик. - Орлов что ли правила не соблюдал дорожные?
Дарья тоже удивлённо посмотрела на мужа: ей он таких подробностей не поведал.
- Нарушил он один раз правила, только гаишников тогда рядом не было. А штрафуют они не за что, а почему. Потому что кушать хоца. И желательно, не хлеб и картошку, а что-нибудь повкуснее. Ещё когда выезжали, Орёл сказал: "Вот смотри, Иван, машина в идеальном состоянии, документы в порядке, но менты будут не ментами, если не оштрафуют нас хотя бы раза два. Я их называю пираньями. Это такие хищные рыбы. Водятся в Америке,
93
но у нас их тоже много развелось. Если везёшь мясо, значит, всем с тебя надо урвать. Только выедем на трассу, сразу увидишь пираний".
- Здорово живёшь! - возмутился дед. - Стоят, чтоб аварий не было, и обирают бедных хрестьянов!..
- Это ещё ерунда, Игнатьич. Настоящие приключения начались в самом городе. Там этой рыбкой просто кишит. На какой базар ни сунемся - нигде нет места. Вернее, места есть, но перекупщики их арендовали и деревенских не пускают. Пожалуйста, продавай им мясо оптом - и свободен. Только знаешь, какая у них цена?.. В два с половиной раза ниже, чем они сами продают. Все базары, сволочи, оккупировали. Прости, Даша.
- Но вы ж нашли место? Не сдавали им? - спросила жена.
- Из-за этого торговали два дня. А можно и за пару часов всё спихнуть. На Резовском рынке дали нам место в самом углу, куда мало кто доходит. И это ещё за стольник. По полтиннику складывались... Правда, рэкетиры до нас тоже не дошли. А так весь базар платит четверть с дохода. Но рубщик и ветеринары своё хапнули. Опять же пришлось у родственников ночевать: Орлов к брату поехал с мясом, у того и гараж есть, а мне пришлось о двоюродном дядьке вспомнить. Конечно, шмат мяса, шмат сала. Люди-то почти чужие... Кстати, на обратном пути тоже останавливали. Только к пустым сильно не придирались...
- Понятно... Куда, говорят, ни кинь, всюду клин. Я тебе советовал: не расти свиней на продажу... Вот в связи с этим у меня к тебе главный вопрос: как там с перекрытием железной дороги? - старика, похоже, сильно не озаботили чужие проблемы, и Иван сразу заметил, что сосед выслушивал его с каким-то нетерпением.
- Перекрытием? - удивились они с Дарьей резкому переходу.
- Ты в Морск ездил-то?
- В Морск, конечно.
- Ну, вот вчерась работники заводов перекрыли, значит, железную дорогу. Я и пришёл узнать от свидетеля событий. Газеты-то снова врать научились...
- Впервые слышу. Мы железную дорогу нигде не переезжали. Она в стороне.
94
- Вот раз тебе и ку-ку! Тако событие, бунт целый, а вы и не глянули! Ну, даёте!..
В словах старика был упрёк, и тут только Иван догадался: сосед был выпившим, и значит, разговор неминуемо примет политический характер.
- Говорю ж: впервые слышу. В городе никаких митингов.
- Ну, тогда читай. Очевидец, ё-моё!
Степан Игнатьевич поставил кружку на край печки и сунул Ивану областную газету, на первой странице которой была помещена большая фотография: люди с плакатами "Зарплату - на руки, режим - в отставку и под суд!" пробивали милицейскую цепь; на рельсах лежало какое-то большое чучело.
- Свет плохой. Может, расскажешь?
- Я-то расскажу. А вот ты мне объяснишь, что деется. Я до хрена прожил - Дашка, извиняй, - а такого в газетах не видел. Значит, рабочие военного завода и другие перекрыли железные путя в знак протеста, что много месяцев не выдают получку. Чем не гражданская война, а?
- Да, что-то у нас в учительской говорили сегодня об этом. Некогда было слушать... - подтвердила Дарья.
- Вот и скажи, Иван, - продолжал старик, неловко подвинувшись на стульчике и едва не упав, - почему народ не восстанет, как раньше? И грабят нас, и в нищету спустили, и для детей всё беспросветно, а не восстаём.
- Народ не дурак. Понимает: вся эта мразь и гражданскую войну себе на пользу обернёт. Разве не так было в восемнадцатом-девятнадцатом?
- Не то время, - согласилась с мужем Дарья. - Деньги и жильё у них за границей, дети там же учатся. У всех двойное гражданство. Неуязвимы. Так что начнись, не дай Бог, заваруха, пострадаем только мы с вами, кому некуда уехать. А они в России, как браконьеры: ободрали всё и исчезли.
- Вот и я думаю, - вздохнул Степан Игнатьич, как всегда быстро успокоившись после всплеска эмоций. - Искушают нас, окаянные, а мы не поддаёмся. Потому как на нас, нашем, значит, труде тяжёлом всё держится. Ты вот чего будешь восставать? Твоё богатство - сыны, хозяйство. Тебе
95
война не нужна. Живём бедно, а то ещё хуже будет. Лучше горевать, чем воевать. Вона в девяносто третьем, а зачинщики все живы-здоровы, при портфелях. А рядовых сколько положили... Да... А хочется иной раз представить, как я ЭТИМ шашкой головы рублю за всё. За всё!
- Рубил бы?
- Нет, конечно... - ухмыльнулся старик, полминуты помолчав. - Мне и свинью-то жальче резать бывает... Хотя кто из них виноватей... Ишь придумали: двойное гражданство. Полурусские... Даш, ты, раз уж случай представился, расскажи, чем ваша-то война закончилась. Бо мне Егоровна врёт, что вас разгромили, а мне не верится. Хотя что-нибудь, говорю, добились же. В нашем районе такого не было. Они первые...
- Первые и, наверное, последние.
- Чего ж так прискорбно?
- Действительно, ничего мы не добились.
- А аванс на День учителя? - возразил Иван.
- Забыла. Да, ко Дню учителя нам дали по пятнадцать рублей. Аванс - это громко сказано. Такого аванса только на пять булок хлеба хватило.
- И до сего дня ничего не получали? - с недоверием спросил старик.
- Ни копейки... А если начнут что-нибудь давать, так наша школа последняя получит...как бунтовавшая.
- Так, может, вы где поддались?
- Нет. По своей воле нет. Только из-за ухудшения здоровья.
Сегодня у Дарьи не было ночной работы с тетрадями и планами уроков, и она согласилась рассказать. Тем более что попросил и муж: чтоб переменить тему разговора и потому, что сам до сих пор не знал подробностей. С того дня, как он приехал к ней в больницу и сказал: "Хватит! Лучше брось школу!", между супругами словно установился молчаливый уговор: о голодовке не вспоминать. Слишком много переживаний было связано у каждого из них с теми днями и неделями, когда Озёрковская школа готовилась к акции, проводила её и расхлёбывала последствия. Слишком