Вода вдруг перестала идти из шланга, и Иван заметил, что у деда Степана погас на веранде свет. Значит, отключили рубильник в трансформаторной будке. Мера предосторожности вполне понятная, хотя от горевшего дома провода давно откинули и забросили на дерево. Побеспокоился кто-то из своих, деревенских, потому что из города не то что электриков, и пожарных не вызывали: они по хорошей дороге в прежние годы успевали приехать только для того, чтобы посмотреть на головёшки.
Иван бросил шланг и присоединился к детям. Вскоре большинство людей перешло на его сторону дома: может, потому, что к нему было ближе от колонки, а все уже устали бегать туда-сюда; может, решили, что Степанчукам, сохранится ли веранда, нет ли, жить всё равно теперь негде. Крыша и потолок у соседей сгорели почти полностью; стена, выходившая на
159
улицу, - значительно; полы сохранились только по углам; сильно досталось и перегородкам между комнатами. Никто ничего не выносил из той жалкой мебели, что имелась у семьи, жертвовавшей значительную часть своих доходов Бахусу. Только сложили посреди двора кучу какого-то скарба, который Юлька, оказавшаяся среди погорельцев самой хладнокровной, выбросила в окна. Как ни странно, это были в основном не кастрюли-сковородки и не одежда, а школьные принадлежности.
Пожар утихал, наступал рассвет. Но солнце будто стеснялось озарить своими весёлыми лучами прошедшую через испытание огнём землю: небо было пасмурным, упорно сохраняло едва ли не ночную мрачность, а дальние предметы не вырисовывались чётче с каждой минутой, как обычно по утрам, а маячили в густом воздухе, словно дым пожарища не стаял, а растёкся по окрестностям.
Добив последний огонь и успокаивая себя мыслью, что ещё легко отделался, Иван сел перекурить с дедом Степаном. Курил вообще-то дед. Иван такой привычки не имел, однако ноги больше не держали его измученное тело, и требовалось, прежде чем подводить скорбные итоги и выяснять ущерб, хотя бы просто перевести дух. Подошла и Егоровна.
- Ты, Ваня, не раскисай теперя, - сказала она. - И так молодец: дом отстоял. А крыша - дело поправимое. Главное - супружницу поддержи, на детей боль да злость не изливай: они у тебя как герои были. Нечего киснуть. Семья дружная, с такими Господь рядом трудится. Восстановитесь. Это рушить противно, а возводить завсегда приятнее. С шуточкой, с улыбкой. А мы с дедом распечатаем заначку, подождём помирать. Сперва вам поможем да порадуемся за хороших людей...
- Спасибо, соседка. Я не раскисаю... - ответил Иван бодро, но голос выдал его: дрогнул. - Посижу вот немного и за дело. А то словно в аду побывал... Смотрю, рубликов триста на ремонт надо...
- Севодни, Ваня, день такой злой. Исаакий Змеевик. Змеиный праздник.
- Да при чём тут Исаакий?.. Люди бывают хуже змей... - Иван поднялся. - Спасибо тебе, Игнатьич. Иной раз вода ценнее золота. Пойду за бидоном. Может, посплю ещё...
160
- И ты заснёшь?
- Шучу, конечно. Но ноги гудят жутко. Просто эта беспросветность уже опостылела. Я скоро отучусь расстраиваться и отупею от несчастий. Странно. Вроде бы живу по совести. Куда совесть направляет, туда и иду. Почему ж мне от жизни гадость за гадостью?.. Ладно. Идите отдохнуть, соседи дорогие. Спасибо вам за помощь.
Иван прошёл во двор Степанчуков прямо через разбитый в одном месте - так легче было подносить воду - забор. Соседская веранда ещё дымила, но нигде не горело, и потому почти все люди разошлись. Старшие дети погорельцев бродили, что-то отыскивая среди руин, и радостно вскрикивали при каждой находке. Ценности попадались ерундовые, зато перепачкались следопыты настолько, что были похожи на бесенят. "Где она теперь им постирает?" - мимоходом подумал Иван и вспомнил, что младшую девочку из этой семьи Дарья пока приютила у них. "Родные и близкие", ещё вчера охотно поминавшие в этом доме безвременно ушедшего Кольку, расположились теперь на чём попало вокруг хозяйки, и на их сочувственных минах было нарисовано страстное желание похмелиться.
Иван увидел, что на его бидоне сидит местный пьянчужка, большой поклонник свадеб и похорон, радовавшийся и горевавший всегда больше даже, чем заинтересованные лица. "Теперь эта рвань и пьянь будет ждать, когда Степанчихе кто-нибудь окажет материальную помощь, чтоб "обмыть пожар". И вдруг Иван, вспомнив о собственном ущербе, задался вопросом, а не должен ли он предъявить претензии этой компании за уничтоженную огнём половину крыши. С этой мыслью он забыл о вежливости и без слов потянул свой бидон из-под восседавшего на нём мужика.
- Ты чиво, фраерок? - деловито пробурчал тот.
- Подпрыгни: это моё.
Иван не ушёл сразу, решив посоветоваться с участковым. Тот стоял во дворе и, внимательно глядя в лицо Степанчихе, пытался хоть что-нибудь понять из её болтовни, часто прерывавшейся кашлем.
- Ты, Станиславич, разберись, - шипела она. - Здесь нечисто. Нас подожгли.
- Кто вас поджог? Были угрозы?
161
- Всё было. Было. Разберись. Твоя обязанность.
Она закашлялась, а участковый глянул на пожарище, словно хотел убедиться в подозрениях женщины, и вздохнул:
- Да кому вы к чертям нужны!..
"Жертва" резко вскинула голову, вытянула шею и разразилась угрозами:
- Не веришь?! Не веришь?! А я, может, протоколу требую?! Ты расследуй! Вот они все здесь! Допрашивай, как положено! По протоколу! Все здесь были! Ночевали! Кто поджёг?! Вот ты и обязан расследовать! Обязан! Я и выше обращусь, раз ты не хочешь! А поджигателя мы найдём, найдём! Вот все они здесь! Все пили вместе! Кто-то и поджёг! Никого не отпускаем, а утром докопаемся! Я что с детьми, на улице буду жить?! Ты что думаешь?! Нет, они мне всё восстановят! Мне с такой оравой трёхкомнатный дом положен! Вот власть пусть и даёт, раз не может найти поджигателя!..
Степанчиха ещё несколько раз повторяла одно и то же, а собутыльники сочувственно кивали головами, словно не их обвиняют в преступлении и они абсолютно согласны с требованием искать поджигателя среди лиц, находившихся ночью в уничтоженном огнём доме.
Иван в душе махнул рукой на свои претензии к соседке, но к участковому подошёл:
- О каком утре она бормочет?.. "А утром докопаемся"...
- Для неё всё ещё ночь... Приедут из милиции с пожарником - будет ей расследование. А может, и не приедут. Мне и так всё ясно. Увалились спать, а печь топилась. Дверца, я знаю, у них сломанная. Вот и выпала головёшка... Когда уже они все сгорят? Вчера, слышал, на Озере приключилась история?
- Да я вчера с Орловым весь день по делам мотался...
- Людку Шведову увезли.
- Кто?
- Ну, кто сейчас увозит? "Новые русские", наверное. По словам подруг, они ещё на пляже к ним приставали. Но там ничего не вышло. Потом девчонки пошли домой, а Шведова что-то отстала: цветы, что ли, рвала... Тут, как они
162
рассказывают, чёрная иномарка словно из-под земли выскочила, только они свою подружку и видели. Прямо иностранный боевик. Только похищение это или нет - ещё вопрос. В деревне болтают, что уехала добровольно, давно хотела в город. А что нашим дурам сейчас надо? На тачке, с золотой цепью на шее - вот и жених. Искать, конечно, будем. Мать её с заявлением сразу в райцентр поехала. Прокурору жаловаться. Только, может статься, её дочка сама не захочет назад. Она всё-таки совершеннолетняя... Ну, а ты как? Смотрю, работы будет... Хочешь, судись за ущерб. Только взять с этих вряд ли что получится.
- Сам отремонтирую.
- Твоё дело. От беспокойных соседей избавился - и то хорошо. Общая стена сохранилась, а их половину дома осталось только на дрова разобрать...
Часа через два, когда Иванова семья невесело позавтракала, переделала обычные утренние дела по домашнему хозяйству, а сам Иван слазил на чердак и точно определил, сколько досок и шифера ему потребуется для ремонта крыши, между ним и Дарьей состоялся важный разговор. Она к тому времени успела накормить всех соседских детей, поговорить с главной погорелицей и сходить к Трофимовым, у которых сегодня были похороны.
- Ваня, у меня к тебе предложение.