- Утешь, дед Степан, утешь. Только от Егоровны, смотри, схлопочешь...
24
- Я сурьёзно. Значит, такая информация: в Новосибирске, в каком-то научном заведении, зарплату не дают два года. А в Рязани, на заводе - не помню, что производит - полторась. Где-то ещё - почти два. Иные подают в суд. Но, как сообщили, "никто ещё не осуждён". Вот так. А на одном стеклозаводе, запомнил, три года дают получку по булке хлеба в день, сколько членов семьи. Так что вам ещё грех обижаться.
- Конечно. У нас всего-то восемь месяцев.
- Вот я и говорю. Будет День учителя - чего-нибудь поддадут вам... Да... Я вот вчерась телевизор смотрел до упора. Фильм с эротикой. Знаешь, Иван, притворяются больше. Наш колхозник, только голова к подушке - и всё: до новых трудовых подвигов без задних ног. И вообще, я вам скажу, молодые люди. Одни чехвостят ту власть, другие эту, а я вижу, что была она сучья и есть сучья, и с каждым днём всё паскуднее делается. Извиняюсь у дам. Даш, чего Иван воду в рот набрал? Случилось что?
Дарья кратко рассказала, и дед Степан, заметно растерявшись, вздохнул:
- Да-а, а мать меня, помню, всё вразумляла: "Кто живёт тихо, тот не увидит лиха..." Когда я молодым дурнеем шатался с гармошкой... Выходит, не так...
И старик, потеряв своё весело-ироничное настроение, ушёл, очевидно, не умея сочувствовать.
Прошло около часа. Словно жалея работающих на огородах крестьян, со стороны Озера надвинулся густой сумрак. Убрались куда-то под листья комары, напуганные свежим ветром-полуночником, стихли крики во дворах, уснул лес. Земля, оставляя где-то далеко за спиной вечернюю зарю, быстро переходила из явного мира в ночной.
Когда совсем стемнело и все ушли в дом, Иван принялся варить свиньям и подметать двор. Прошёл ещё час. Наконец, и делать ничего уже нельзя было: воцарилась кромешная темень без звёзд, без луны. Он присел у печки и, глядя на догоравшие поленья, задумался. В руке был зажат кусок чёрного хлеба, который он взял со стола, зайдя на секунду в дом. Взял незаметно от жены, чтоб не обидеть: ужин стоял в кастрюле, обмотанной для сохранения тепла полотенцем. Ждал его.
Иван укусил, стал медленно жевать. От голода, до сих пор почти не
25
ощущаемого, грубый и несвежий хлеб показался очень вкусным. Подумалось, что вот так, неторопко, ели в войну: откусывая немного, не спешили глотать, ожидая, когда всё само растает во рту... Взвинченные неприятностями мысли вернулись к обыденному: "Даша уже и к урокам приготовилась, значит, поздно. Хватит сидеть здесь, пора идти. Вот немного догорит, чтоб не раздуло..."
Впервые за день тело получило отдых, и Иван сразу почувствовал, как гудит спина. Спокойного сна теперь не жди. Впрочем, и без спины... И опять болит левый бок. Зарекался не носить слишком тяжёлое, да хотелось поскорее убрать последнюю выкопанную картошку, вот и насыпал в мешки по пять вёдер.
Иван ещё откусил от своей краюхи, опёрся спиной на столб турника. Вместе с телом обмякла и душа: он почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. "Боже мой. И зачем всё это надо? Целыми днями, как белка в колесе. Работаю, работаю, работаю. Здоровье уходит. До шестидесяти, конечно, не доживу... Хрен мне, а не пенсия... И ради чего убиваю себя, когда хозяйством пользуются не дети, а чужие?.."
Он дожевал, но продолжал сидеть, с тоской глядя на слабенькое пламя. Наконец, огоньки перестали вспыхивать, и Иван заставил себя встать. "Ладно, хватит скулить. Только Дашу расстраиваю..."
Он пошёл в дом, тихо умылся и сел за ужин, хотя из-за усталости предпочёл бы сразу лечь спать. Дарья выключила телевизор и тоже присела к столу, налив себе чаю.
- Что не ложишься?
- Много мне надо, чтобы выспаться? После отпуска легко работать, силы свежие...
- Что там показывали?
- Кинофестиваль. Награждали победителей. Первое место - у комедии.
- Понятно... Награды за кино, которого нет... Участковый так и не заезжал...
- Может, был занят?
26
- Завтра узнаем... Я этим гадам не прощу. Жили в глуши, никого не трогали. Но раз уж задели нас, мешают спокойной жизни - повоюем.
- Эх, что мы можем? Высоко Бог, далеко царь. Посмотришь, отпустят их просто так.
- Не то время. Сейчас можно правды добиться...
- Это за границей правда и закон, а не в нашем царстве-государстве.
Супруги посидели молча, думая каждый о своём.
- ... Это кто храпит, Пашка?
- Пашка.
- Мужик... Лето прошло в суете, детей не покрестили, как собирались...
- Они у нас и так хорошие. К учительским детям отношение особое, но я о своих ни разу плохого слова не слышала.
- А я даже не поздравил их с началом учёбы... Ну, а у вас в школе как дела?
- Сегодня все единогласно, включая директора, проголосовали за начало трудового спора. Я вызвалась в забастовочный комитет.
- Не боитесь, что задавят?... Что эта нечисть, которая овечку съела, что ваши чиновники - одна шатия-братия. Все присосались к народу, как клопы.
- Надо бастовать. Сейчас в новостях выступал новый министр финансов, сказал, что всем бюджетникам выдали зарплату по апрель и отпускные. Остался май. Но нам-то не давали с декабря, и про это никто не говорит... А по местному каналу губернатор обвинял Москву в задержке трансфертов. Где правда?.. Меня поражает, как смеют высшие должностные лица врать. Да ещё так примитивно, несогласованно, публично. Выдумали: федеральная часть долга, местная. Какое нам дело?.. И врут, врут...
- На то есть самое высокое лицо - президент. Смотреть за теми, кто его представляет. Его позорят, он молчит.
- Да нужны мы ему...
- Ладно, я пойду всё позакрываю и - спать.
27
Иван прошёлся по двору, обругав собаку, распутал ей цепь и долго гладил, размышляя о завтрашних делах и не замечая вышедшую на крыльцо Дарью, которая куталась в платок и сочувственно смотрела на мужа.
Несмотря на то, что был первый час, соседи по стандартно-советскому двухквартирному дому ещё не спали и "гудели": через раскрытое окно (такие и комаров не боялись) слышались пьяные выкрики.
В свой двор выскочил по нужде глава семейства Колька по прозвищу Шушера и, увидев Ивана, закричал:
- Эй, мужик, чё не спишь?!. Не боись, сегодня у тебя ничего не украду: заработали!
- Ты - заработал? - удивился Иван, забыв, что после очередного воровства - сосед подкопал у него восемнадцать кустов картошки - он перестал с Колькой разговаривать.
- А чё! Шифер продали со старой фермы! Всё равно добро пропадает! Ты ж не покупаешь краденого, а то б тебе продал!.. Я слыхал, у тебя барана зарезали, так вот те крест: не я! У меня алиби!
- Сосед, почему твой сын не был сегодня в школе? - спросила с крыльца Дарья.
- Обутки нету! Вот жена поедет в город, прямо в администрацию, вытребует детские, тогда купим!
Кольку позвали в дом, и он убежал.
- Ну, сегодня всю ночь будет концерт.
- А я их не слышу... Пойдём, а то не выспимся. Как с мясом-то?
- Да прошлась по улице вдов. Короче, в трёх местах всё. И свою морозилку забила. Большая овца оказалась... А ты знаешь, - поспешила Дарья заговорить о другом, - у нас в селе ликвидируют отделение связи.
- Как ликвидируют?
- Вообще закрывают с пятнадцатого сентября. И радио отключат. Не знаю, как с почтой будет, а письма, телеграммы - всё теперь в городе.
- Разруха, - продолжил Иван разговор уже в доме и вполголоса.
28
- Сегодня бабу Катю хоронили. Положенных денег на похороны не дали. Ольге сказали: может, через два месяца... Кирилловне отдавала мясо на хранение, так, бедная, из последних сил тянется, чтоб на свою пенсию прокормить внуков. Хозяйство держать не может: ноги еле передвигает. Как раз сын её припёрся. На детей и не смотрит - скорее по кастрюлям. Мало того, что выгнали мать из хорошего дома, поселили в эту развалюху, потом обменяли тот дом на такую же развалюху за гроши...
- Похмелиться надо было...
- Вот-вот. Так ещё детей подбросили. Уселся мордоворот, сала требует. Потом прицепился, чтоб Кирилловна им свой телевизор отдала. Тут уж и я не выдержала... - рассказывая, Дарья легла в постель и глубоко вздохнула, словно с одеждой сбросила с себя всё, что наслоилось за день: школьные заботы, переживания из-за овечки, тревогу за супруга...