Лерка. Та, сразу было видно, на этом деле собаку съела - редко кто срывался с ее крючка. Она также обладала притягательностью, но - фонтан эмоций, непоседа, каждую минуту рвущаяся в бой, буквально за руку тащившая клиента к столу.
- Лерка, не перегибай, а то распугаешь клиентов, - осаживал ее несколько раз Баскаков, но темперамент Лерки унять было трудно. Он проявился и в кафе, когда после всех расчетов Антоха выкатил за свою днюху. Следующий день на рынке был выходным, так что можно было расслабиться. Лерка набралась так, что взобралась на стол, сорвала с себя кофту, затем бюстгальтер и замахала им над головой. Мужики одобрительно загудели. Лерка исполнила еще один зажигательный танец, потом куда-то исчезла (как потом оказалось, навсегда, - может, стало стыдно?). Мы с Баскаковым и Ритой вызвали такси и уехали на квартиру. Оставшиеся еще часа три догонялись, пока бармен их окончательно не выпроводил перед закрытием.
33
Что дальше? Первые несколько недель я боялся задавать себе этот вопрос. Конечно же, это не мое, но здесь хоть какие-то деньги, и я совсем не плачу за жилье. Пытался пару раз всучить деньги Баскакову, но тот отмахнулся только: “Живи пока. Куда спешишь?” За еду тоже не взял, но отправил к Рите: “Там сами разбирайтесь, она же готовит”.
Конечно же это не мое, но как согласовать происходящее со своим внутренним миром, со своими сложившимися моральными представлениями? Забыть? Временно отложить в сторону? Плюнуть в лицо всем литераторам и мыслителям, сформировавшим, как мне казалось, мои взгляды на жизнь, мои духовные ценности? Ежедневно убеждать себя, что, участвуя в этом обмане, борешься с человеческими пороками? Или принять всё, как есть, поверить известному философу, что “на свете происходит только то, что уже произошло”, честно признаться себе в том, что сам по уши погряз в пороках, и на том успокоиться? Этого я желал меньше всего на свете.
В силу наших пристрастий или предубеждений мы не способны извлекать урок даже из самых очевидных вещей.
Я хотел поступить наоборот, хотел, наконец, разобраться во всем.
Я долго размышлял над этим, но страх опять остаться один на один с неопределенностью, снова перевесил. Я выбрал меньшее из двух зол. Я продолжал работать, но стал тщательнее присматриваться к людям, отсеивая тех, кто мог нечаянно пострадать, вручая билеты только тем, в ком чувствовал желание урвать, кто сразу загорался от одного слова “скидка”, или “выгода”, или “бесплатно”. Таких, к сожалению, с каждым днем появлялось все больше и больше, их невозможно было ни с кем спутать - для меня они словно сошли с полотна Брейгеля-старшего: бредущие в одной связке слепцы. Их невозможно было уже ни остановить, ни исправить. Вопрос оставался только в том, кто кого вел к дьявольскому столу, кто на самом деле являлся искусителем.
Так обелив себя, завесив зеркало, в которое я смотрел на себя каждый день, флёром, я продолжал работать. Не было никакой разницы с работой грузчика. И там, и здесь надо было тупо отключить мозг и действовать, как сомнамбула, наперед зная, что и это тоже когда-то рано или поздно закончится. Только когда? Как это определить? В конкретной сумме или с возникновением стопора: “Хватит, остановись!”? Но судьба опять сыграла со мной злую шутку.
В одно из воскресений я позвонил домой, и мать со слезами на глазах сказала, что отца с инсультом увезли в больницу. Какая нынче медицина - известно. Ничего больше бесплатного нет, все препараты приходится закупать самому, и каждый день матери приходится выкладывать приличные деньги. Я забеспокоился: уехать - ничего хорошего, я гол как сокол, чем там смогу помочь?
- Сколько надо, чтобы пройти весь курс лечения?
Мать назвала приблизительную сумму.
- Я что-нибудь придумаю, - заверил я ее. - Потом перезвоню.
Что я мог придумать? Занять денег, потом отработать - наиболее реально. Но надо еще срочно передать деньги за тысячу километров. Как? Отправить по почте? Сколько перевод будет идти? Я опросил земляков. Никто, к сожалению, в ближайшие дни домой не собирался. Вечером отправился к Елене - она давно уже стала для меня, как спасительная ниточка.
Елена еще немного раздалась в боках (я старался не смотреть на ее живот), в ближайшие месяцы собиралась родить, но связи с земляками не потеряла. Обзвонила по Москве, кого знала. Из них тоже никто на родину не ехал.
- Слушай, - немного подумав, сказала она наконец. - Мне собиралась переслать денег мама. Можно договориться, что она отнесет их твоей матери, а ты мне отдашь здесь.
Лучшего варианта нельзя было придумать.
- Лена, ты просто прелесть, - воскликнул я. - Я и так твой должник, а уж за это не знаю, чем расплачусь.
- Ладно, ладно, сочтемся, сосед.
Я облегченно вздохнул. Елена тут же набрала по межгороду Павловну и все ей объяснила. Я расцеловал бы Елену, если бы рядом не сидел ее муж.
- Я постараюсь отдать как можно быстрее. Верну все до копейки, не сомневайся, - заверил я ее.
- Надеюсь, - улыбнувшись, сказала Елена.
Тем же вечером я позвонил матери и сообщил о разговоре с Еленой. Мне опять пришлось ее успокаивать - слезами горю не поможешь.
- Держитесь, я с вами, - сказал я, положил трубку и сам чуть не разрыдался. Что за паскудная наступила жизнь, что я маюсь беспрестанно? Ни работы не могу найти, ни семьи завести, ни родителям, когда надо, помочь. Бросили народ на выживание, оставили один на один с жизнью, разрушили страну, лишили идеалов. Вы хотели свободы - вы ее получили. Теперь все вольны. Рынок отсеет сильных от слабых, предприимчивых от неприспособленных, ненужных от востребованных. Будешь ли востребован ты - другой вопрос!..
Баскаков большую часть денег дал сразу, остальные - как только появятся.
- Отработаешь. Пока нужды нет.
Я горячо поблагодарил его.
- Не парься, разберемся.
Через несколько дней я отвез Елене то, что смог собрать - часть из заработанного, часть из того, что дал Баскаков, остаток побожился привезти на следующей неделе.
- Прости, что пообещал отдать сразу всю сумму, но не сдержал слова. Я думал заработаю больше, - извинялся я. Но Елена меня не торопила, понимая, что с потолка деньги не посыплются.
Я немного успокоился: вопрос с совестью разрешился сам собой. Но я твердо решил: выплачу долг и навсегда оставлю лохотрон, забуду его, как кошмарный сон, как ступеньку, на которой неосторожно споткнулся.
В этом решении меня полностью поддержал Еремеев.
Как-то мы сидели на Удальцова после очередного удачного розыгрыша. Все уже были навеселе, разговоры пошли пустяковые, ни о чем. Ерема сидел рядом со мной, мы уже почувствовали взаимную близость, наши судьбы оказались чем-то похожи. Еремеев тоже в жизни не боялся браться за всё, что угодно, и после перестройки тоже ушел с инженеров, чтобы открыть собственное дело. Благодаря знакомствам, дело его расширялось, никто ему не мешал, никто не пытался подмять, он открыл предприятие в своем районе, где тех же бандитов и тех же ментов знал с детства. Его маленькая заправка за год с небольшим выросла в три. Но развиваться он хотел честно, одним из первых в городе зарегистрировался как предприниматель (“с меня даже не знали, какие налоги брать, не было еще разработано никакой системы”), бензин не разбавлял, с поставщиками расплачивался вовремя.
- Нравилось мне это, - разоткровенничался Еремеев. - Потом, как я тебе уже говорил, пришли другие, помоложе да предприимчивее. Гораздо проще отжать налаженное, чем раскручиваться самому. Они перебили мою крышу, наехали на меня. Я согласился платить, лишь бы оставили в покое. Но им этого показалось мало, и мне пришлось, укрыв семью, покинув друзей, бежать, чтобы не быть самому закопанным где-нибудь в лесу. И здесь я оказался так же, как и ты: по воле случая, без всякого желания, с таким же раздвоением в душе, как и у тебя. Но это между нами. В этой среде раздвоенных не любят, почувствуют в тебе сомнение - раздавят, как клопа. Мне-то бояться нечего, я прошел огонь и воду, а вот тебе опасаться следовало бы. Иногда я вижу, как в тебе пробивается презрение ко всем этим Морозам, Пряхам, Маринам. Порой это видно явно. Тебе стоит быть бдительнее и осторожнее. Чужих здесь не потерпят. Баскак тебя еще прикрывает, но случись что с Баскаком, тебя в порошок сотрут, помяни мое слово.