— В это верю, — твердо сказал Вадим Федорович. — Иначе и жить не было бы смысла…
У сельпо им перегородил дорогу пьяный. Павел Дмитриевич объехал его, остановил «Волгу» возле ворот. Пошатываясь, человек с копной вьющихся золотистых волос подошел к ним. На нем серый, в полоску пиджак, мятые, в пятнах брюки, рубашка расстегнута до пупа. Глаза воспаленные, на загорелой скуле — царапина.
— На машинах-лимузинах разъезжаете, землячки, вошь тя укуси! А простому человеку выпить не на что, — сказал он, с ухмылкой глядя на них.
— Привет, Борис Васильевич, — поздоровался Вадим Федорович. — Я думаю, тебе уже вполне достаточно. Нагрузился по самую завязку.
— А этого никто не знает, вошь тя укуси, — словоохотливо заговорил Борис Александров. — Горе вином не зальешь, а радость пропьешь… Ба-а, какие люди-то к нам, грешным, пожаловали в Андреевку! Писатель и большой начальник из столицы нашей Родины Москвы! Небось, Паша, и не помнишь меня?
— Жалко мне тебя, Борис, — сказал, закуривая, Павел Дмитриевич. — Всякий раз ты мне одно и то же говоришь: не помнишь, не признаешь… Я удивляюсь, как ты-то еще людей узнаешь. Сколько раз здесь был и ни разу тебя трезвым не видел… А ведь лучший в поселке был токарь!
— Ты все на выходные приезжаешь, — нашелся Александров. — В будние дни я тверезый, укуси тя вошь!
— Где сейчас работаешь-то? — спросил Абросимов. — Или тунеядствуешь? Кому нужен пьяница-то?
— Мы — земля, Паша, — куражился Борис Васильевич. — На таких, как я, Расея-матушка держится. Были бы руки, а работа всегда найдется.
— А голова, выходит, ни к чему? — вставил Казаков.
— Это тебе, Вадя, голову нельзя травмировать — куска хлеба лишишься, а мне башка для равновесия нужна. Мои думы короткие, как мышиные хвостики: бутылку бы да приятеля для душевной беседы…
— Из промкомбината-то прогнали?
— Вот ты попрекаешь меня водкой, Павел Дмитриевич, — обиделся Александров. — А не спросил, почему я горькую пью. Душа свербит: женка от меня ушла, дочка тоже за версту обходит… Тут и святой с горя горького запьет!
— Потому и ушли, что пьешь, — заметил Абросимов. — Красивый мужик был, а на кого сейчас похож? Глаза белые, нос красный…
— Рано ты меня хоронишь! — хорохорился Борис Васильевич. — Нынче пью, а завтра брошу!
— И это я не раз от тебя слышал, — обронил Абросимов. — Не бросишь ты, Боря, крепко тебя бутылка за горло взяла!
— Это я ее за горлышко держу! — пьяно рассмеялся Александров.
Вадим Федорович молчал. Он присел на скамейку и прислушивался к разговору. Когда он здесь зимой жил, Александров частенько заходил к нему стрельнуть на бутылку красного, а то и просто почесать язык. Он не обижался, если ему и отказывали, садился на порог — стул отодвигал в сторону — и, встряхивая кудрявой головой, будто отгоняя назойливую муху, принимался философствовать: почему, дескать, русский мужик пьет? Да потому, что ему наливают. Хорошего продукта в магазине не найдешь, а водка-вино всегда стоят на полках, бери и пей сколько душа пожелает… А душа желает до отказа, пока ноги держат. Ведь ежели разобраться, то пить — это еще потяжелее, чем у станка вкалывать. Водка, она много сил от человека отнимает. Радости — на час, а горя — на неделю. Послушаешь Александрова, так он все понимает. Все понимает, правильно оценивает, а все равно пьет.
Вот и сейчас Борис Васильевич, найдя слушателя в лице Павла Дмитриевича, принялся распространяться о тяжелой мужицкой доле в наше время…
— …Баба, она теперь на мужика плюет с высокой колокольни! Чихать на него хотела, на мужика. Чуть что — забрала детишек и вон из дома. А то и самого хозяина на порог не пустит. А наша власть за бабу горой! Попробуй поучи ее маленько, тут же участковый на мотоцикле с коляской подскочит — и в Климово. А там разговор короткий: получай, сердешный, десять или пятнадцать суток и чини милицейский гараж или печь в отделении перекладывай. А то двор подметай. Там завсегда работенка найдется… Не боится баба мужика, а отсюда и все неприятности наши! Забыла церковную заповедь: да убоится жена мужа своего! Поругаешься с женкой, душа распалится — ну и куда идти? Чтобы остудить душу-то. Ноги, глядишь, сами собой ведут в магазин, а там завсегда найдется добрый человек, который бутылку купит, ежели у самого в кармане пусто… Вот куда мне нынче податься? Сын давно уже служит на стороне. Летчик он, на реактивных летает. В год раз наведается, и то спасибо. Ваня-то не в меня: в рот не берет проклятую! Но меня понимает, сочувствует… Надо, мужики, душу мою понять, а душа горит-пылает! Выпить просит… Я уж бутылку и не прошу, а стаканчик поднесете?