Несмотря на плохое настроение, Катрин не смогла удержать веселой улыбки.
— Мне нужно помнить, — сказала она, — что вы всегда обладали искусством, дорогая Эрменгарда, перетащить Небо на свою сторону… или, по меньшей мере, устроить так, чтобы все в это поверили. Но мне очень хочется узнать наконец, как эти проклятые рубины попали ко мне и кто это так ловко украл их и подсунул мне?
— Время покажет, — глубокомысленно пробормотала Эрменгарда.
Измученные и запыхавшиеся от слишком быстрой езды, Катрин и ее спутники остановились в Фижаке, где они сняли жилье в самом большом постоялом дворе в городе, расположенном напротив здания суда и древнего, античного королевского монетного двора. Усталые от пережитого утреннего происшествия больше, чем от переезда, Катрин и Эрменгарда, отправив четырех женщин в церковь, устроились на свежем воздухе внутри постоялого двора, под ветвями огромного платана, сквозь которые проникали красные лучи закатного солнца. Вдруг во двор вошел человек и быстро направился к ним. Это был Жосс Роллар. Подойдя, он пал на колени около Катрин:
— Это я украл рубины, — заявил он четким, но тихим голосом, оглядываясь на служанок, несших корзины с бельем. — И я же, делая вид, что споткнулся, подложил их вам в кошель. И вот я пришел просить у вас прощения.
Пока Катрин молча слушала признания этого человека, покрытого пылью, он жалостливо и униженно стоял перед ней на коленях. Эрменгарда сделала героическое усилие, чтобы встать со скамейки и схватиться за костыль. Ей это никак не удавалось, и она возопила:
— И ты приходишь к нам и рассказываешь все это?! Ты ведь даже не покраснел. Но, мальчик мой, я-то немедленно отправлю тебя на суд к бальи, у которого уже наверняка найдется обрывок веревки, и не беспокойся, бальи предоставит ее в твое распоряжение. Эй, там! Кто есть… Сюда, мигом!..
Взгляд Катрин остановился на странных зеленоватых его зрачках, на его лице, в котором причудливым образом смешалась резкость с некой утонченностью.
— Одну минуту! Я хочу, чтобы он ответил на два вопроса.
— Спрашивайте, — произнес Жосс. — Я отвечу.
— Прежде всего, почему вы это сделали?
— Что? Украл? Да, черт возьми, — произнес он, пожимая плечами, — мне во всем нужно исповедаться перед вами. Я отправился в Галисию только затем, что мне необходимо было скрыться от надзирателя — тот ждет меня в Париже с длинной и очень крепкой веревкой. Двор Чудес — мое жилище, но я не осмеливался больше высовывать оттуда носа, потому что стал излишне известен. Тогда я решил побродить по белу свету… Конечно, на сей счет у меня не было заблуждений… Я знал, что дорогой у меня возникнут случаи… И когда я увидел статую всю в золоте и в камнях, то подумал: возьми несколько штучек, этого ведь никто не узнает, а денечки моей старости будут обеспечены. Искушение, что вы хотите!
— Возможно, но, совершив такое злодеяние, зачем же было впутывать еще и меня? — возмутилась Катрин. — И почему вы допустили, чтобы меня так поносили? Вы же прекрасно знали, что мне грозила смерть.
Жосс замотал головой, но не смутился.
— Нет. Вам это не грозило. Я — бедный горемыка, нищий проходимец… А вы, вы — знатная и благородная дама. Так ведь просто не возьмут и не повесят благородную даму. И потом, здесь же была ваша подруга. У благородной дамы есть защита… и воины с оружием. Я знал, что она вас отстоит, будет защищать зубами и ногтями. А меня никто бы не защитил. Меня бы повесили на первом же дереве без суда и следствия. И я убоялся, мне стало страшно, меня обуял жуткий страх, который перевернул мне все внутренности. Я-то думал, что воровства не заметят, не станут же подозревать набожных паломников. А если и хватятся, то не сразу, и у нас будет время далеко уйти. Когда я увидел монахов, понял, что погиб. Тогда…
— Тогда вы подсунули мне вашу добычу, — спокойно закончила рассказ Катрин. — А если, несмотря ни на что, мне сделали бы что-то плохое?
— Клянусь Богом, в которого никогда не переставал верить, я бы признался. И если бы мне не поверили, я стал бы драться за вас до смерти.
Некоторое время Катрин хранила молчание, взвешивая слова, которые он только что произнес с неожиданной серьезностью. Наконец она сказала:
— Теперь второй вопрос: почему вы пришли к нам? Почему вы пришли сюда и признались в вашем поступке? Я свободна и в безопасности, да и вы тоже свободны. Вы же не знаете, как я стану действовать, не сдам ли вас в руки правосудия?
— Да, это был риск с моей стороны, — произнес Жосс не двигаясь. — Но я больше не хотел оставаться с этими бесчеловечными, жестокосердными святошами. Мне по горло хватило Жербера Боа и мессира Колена. С того момента, как вы уехали, путешествие потеряло для меня всякий интерес и…
— И ты сказал себе, — рассмеялась Эрменгарда, — что, если уж рубины не дались тебе в руки, может быть, можно попробовать на зуб королевский изумруд. Ведь у тебя же глаза так и бегали, правда, так?
Но и опять Жосс не удостоил ее ответом. Выдержав взгляд Катрин, он сказал:
— Если вы думаете так же, госпожа Катрин, выдайте меня, не сомневайтесь больше. Я хотел вам сказать только, что поступил плохо, но очень об этом сожалею. Чтобы исправить свой поступок, я пришел предложить свои услуги. Если вы разрешите, я последую за вами, буду вас защищать… Я нищий бродяга, но смелый и умею махать шпагой, как любой господин. В дороге всегда есть нужда в крепкой руке. Не хотите ли сначала простить меня и потом взять в слуги? Клянусь спасением моей души, что буду служить вам верно.
Опять наступило молчание. Жосе все стоял на коленях и не двигался в ожидании ответа Катрин. Она же, весьма далекая от чувства гнева, испытывала самые удивительные ощущения: она смягчилась, была тронута поведением этого более чем странного парня, который, будучи проходимцем, вдруг проявил неожиданно возвышенные чувства и, безусловно, обладал неким шармом. Он произносил ужасные вещи, но в его устах они звучали вполне естественно. Тем не менее, прежде чем ответить, она подняла глаза на Эрменгарду, но та, поджав губы, молчала, и ее молчание было явно осуждающим.
— Что вы посоветуете мне, дорогой друг? Эрменгарда пожала плечами и раздраженно высказалась:
— Хотите, чтобы я вам советовала? Вижу, вы наделены талантами доброй волшебницы Цирцеи: она превращала людей в свиней, а вы эту же операцию проделываете в обратном направлении. Поступайте как хотите, я ведь уже знаю ваш ответ.
За разговором Эрменгарда наконец дотянулась до костыля, ухватилась за него и, отказавшись наотрез от поддержки Катрин, встала на ноги, сделав над собою усилие. Встревожившись, что каким-то образом обидела Эрменгарду, Катрин с беспокойством спросила:
— Куда вы, Эрменгарда? Прошу вас, не воспринимайте в дурном смысле то, что я вам скажу, но…
— Куда вы хотите, чтобы я еще пошла? — проворчала старая дама. — Пойду скажу Беро, чтобы он походил по городу и купил нам еще одну лошадь. Этот парень, может быть, и быстро бегает, но все же не так, чтобы пешим следовать за нами до самой Галисии.
После чего, кое-как передвигаясь на костылях, похожая на высокобортный корабль с сильным креном, Эрменгарда де Шатовилен величественно проковыляла в дом.
Глава третья. ПОСЛАННИК ИЗ БУРГУНДИИ
Через пятнадцать дней Катрин со своими спутниками, дойдя до подножия Пиренейских гор, пересекла горный поток Олорон по античному, выстроенному еще римлянами укрепленному мосту у Совотерры. Остаток пути прошел без всяких происшествий. Они шли по землям, которые принадлежали могущественной семье Арманьяков, и им не приходилось бояться банд английских наемников. Крепости, в которых еще держались англичане, находились главным образом в Гийени. Англичане не стремились вступать в какие бы то ни было конфликты с графом Жаном IV Арманьяком, политика которого по отношению к ним с некоторых пор стала невероятно мягкой. Поэтому англичане вели себя сдержанно.
Через Кагор, Муассак, Лектур, Кондом, Оз, Эрсюр-Адур и Ортез Катрин, Эрменгарда и их люди наконец добрались до гор, вставших перед ними на пути в Испанию. Терпение Катрин было на пределе. С тех пор как они отделились от паломников Жербера Боа, Эрменгарда не проявляла более никакой поспешности, чтобы добраться к месту их паломничества. Та же самая Эрменгарда, которая еще накануне взвинчивала Катрин и пыталась убедить ее в преимуществах быстрой езды, теперь словно бы находила тайное удовольствие в том, чтобы все время хитро замедлять движение.
Поначалу Катрин ничего не подозревала. В Фижаке пришлось провести целый день, чтобы достать лошадь для Жосса. В Кагоре они тоже провели целых две ночи: было воскресенье, и Эрменгарда уверяла, что надо чтить святой день, а не проводить его в тяготах пути. И это можно было еще принять. Из дружеских чувств Катрин не стала возражать, но, когда в Кондоме Эрменгарда пожелала задержаться ради местного праздника, Катрин не смогла более сдерживать себя и запротестовала:
— Неужели вы забываете, Эрменгарда, что я совершаю это путешествие не ради удовольствия и что праздники не имеют для меня никакого значения? Вы же знаете, я спешу добраться до Галисии. Что же вы рассказываете мне про какие-то местные праздники?
Не отступая, Эрменгарда, некогда богатая на выдумку, заявила, что слишком большое душевное напряжение всегда оказывает вредное воздействие на состояние человеческого тела и что очень полезно, даже если люди очень спешат, иногда немного передохнуть. Но тут уж Катрин не захотела ничего слышать:
— В таком случае нужно было до конца идти вместе с Жербером Боа.
— Вы забываете, что от вашей воли сие не зависело, моя дорогая.
Тогда Катрин с любопытством посмотрела на свою приятельницу:
— Не понимаю вас, Эрменгарда. Всегда мне казалось, что вы хотите мне помочь. И вдруг теперь выходит, вы изменили свое намерение?
— Я проповедую умеренность именно с целью вам помочь. Кто знает, а вдруг вы спешите навстречу жестоким разочарованиям? Тогда встреча с ними никогда не окажется запоздалой.
На сей раз Катрин не нашла что ответить. Слова подруги уж очень точно перекликались с ее собственными тревогами, и сразу она почувствовала в сердце жестокий их отзвук. Это путешествие было безумием, о чем она прекрасно знала, и не в первый раз говорила себе, насколько малы были шансы найти Арно. Часто ночью, в кромешной тьме, в самые мрачные и тяжелые часы, когда тревоги разрастаются во сто крат и не дают заснуть, когда усиленно бьется сердце и невозможно бывает его унять, она лежала без сна, вытянувшись на спине с широко открытыми глазами, пытаясь заставить молчать свой рассудок, который советовал ей бросить эту затею, вернуться в Монсальви к сыну и мужественно начать жизнь сызнова, полностью посвятив себя Мишелю. Иногда она уже была готова сдаться, но наступал рассвет, прогонял осаждавших се призраков, и Катрин еще больше утверждалась в своем рвении и решительнее прежнего бросалась последу устремленной вперед мечты: найти Арно, хотя бы на миг увидеть его, еще раз с ним поговорить. Потом…