- Поэтому ты изобрел экскаватор и выкопал меня.
- Можно и так сказать, но тебя я не выкопал, тебя я потерял. И вся жизнь следом потеряла смысл. Глупо, банально... Мой друг пытается остановить пулю, которая давно уже пробила сердце его боевого товарища и подчиненного, а я пытаюсь вернуть любовь, хотя пулю, как мне теперь кажется, остановить проще. Она хотя бы движется по физическим законам...
Минуту-две они помолчали. За окном сгущались неторопливые майские сумерки, и кафе стало наполняться посетителями. Разношерстные компании и пары обозначались в стильном полумраке зала только обрывками фраз и звоном бокалов. Рядом со столиком Кошкина и Лены приземлились два женоподобных юноши с аккуратными серьгами в ушах и неаккуратными прическами. Уже через несколько минут они стали целоваться, отчего у Лены широко открылись глаза.
- Это не норма, это распущенность нашего времени, - грустно пояснил Сергей Павлович. - Издержки свободы.
- Я думала, что свобода подразумевает свободу созидать.
- Я тоже так думал, но разрушать легче. В том числе моральные нормы.
- Хочется спросить, где и когда мы с тобой встретимся, но, наверное, не стоит.
- Не надо. Я теперь уже не знаю, как мне жить дальше. Я слишком многого ждал от сегодняшнего дня.
- Я тебя разочаровала?
- Нет, что ты, я сам себя разочаровал. Ведь получается, я хочу отбить тебя у самого себя. Обманываю самого себя. Пусть юного и заблуждающегося, но это ничего не меняет. Смешно, но этот путь мне подсказала старая добрая Мариловна, а я, такой же стареющий дурак, начал охоту на миражи. Но главное, я снова увидел девушку своей мечты. Звучит банально, но это правда. Ради этого стоило корпеть над чертежами и микросхемами несколько лет. Не хочется верить, что эта работа стала причиной твоего ухода. А если и так, ничего другого делать я не умею. Высокоточное оружие и слабомощные машины времени. Кошкин исчерпан. Мой однофамилец стал конструктором лучшего танка времен Второй мировой войны. А я вот... Ладно, ерунда это все.
Кошкин, как и полагается после такой тирады, выпил залпом полбокала коньяка. Лена кинула ему спасательный круг:
- Могу я тебя попросить?
- О чем угодно!
- Пригласи меня еще раз когда-нибудь на такую прогулку, только забери из того времени, когда мы уже знали друг друга.
- Ты правда этого хочешь?
- Если честно: и боязно, и любопытно, и еще что-то. Самое удивительное, что никто не поверит!
- И мне тоже. Я с удовольствием прокачу тебя по нынешним ухабам.
Лена взяла Кошкина за руку, и у него перехватило дыхание. Тихая грусть до немоты наполнила сердце. Ни в прошлом, ни в будущем счастливому Кошкину не было места. Время любви нигде себя не обозначало.
- Здесь становится душно, мне пора, - Лена чуть сжала его руку, и Кошкин окончательно поплыл.
Пришлось собираться с силами, чтобы не броситься сейчас к первому попавшемуся такси, увлекая ее за собой.
- Возьми коробку, держи ее в руках, все-таки подарок.
- Мне придется там объяснять, откуда у меня такая роскошь.
- Придумаешь что-нибудь. Скажешь, получила от друга по переписке из Франции. Ну ладно. Все. Действительно пора. - Кошкин достал из кармана пульт и направил невидимое поле на Елену.
Голубые за соседним столиком даже не заметили, как в воздухе растворилась красивая девушка с коробкой духов в руках. Да это и не удивительно, зачем им красивые девушки. Конкуренция.
Кошкин заказал официантке бутылку коньяка. Та с подозрением глянула на опустевшее кресло напротив, но ничего не сказала. Зато сказал Сергей Павлович, обращаясь к вселенской пустоте:
- Духовное обновление русской интеллигенции в девяносто пяти случаях из ста начинается с обычной попойки, мотивируемой сакральными движениями самой загадочной в мире души.
- Сам-то понял, че сказал? - буркнула себе под нос официантка.
* * *
В последнее время Владимир Юрьевич стал замечать за женой непривычную в мясорубке современного бизнеса задумчивость. Последнюю неделю она плавала взглядом в запредельных далях, отвечала невпопад, а главное, нарушила выработанный и негласно утвержденный паритет: хоть светопреставление - но вторник и субботу они проводили вместе, со всеми вытекающими для супружеской жизни последствиями. Сам Рузский ради этих дней мог бросить переговоры в Лондоне или на Кипре и примчаться самолетом к стройным ногам своей очаровательной супруги. Не само обладание этой удивительно красивой женщиной сводило его с ума, а возможность такового. И ради того, чтобы два раза в неделю испытывать высший частнособственнический инстинкт, Рузский готов был начать троянскую войну с кем угодно. Первые два года он просто не мог поверить, что она досталась ему так легко. Бросила своего инженера-оборонщика, грустного интеллектуала, оставшегося на обочине экономической жизни, и попыталась начать с нуля. Сама. Без чьей-либо помощи. Влезла в долги, открыла цветочный салон, но, как водится у таких горе-предпринимателей, благополучно прогорела. Оставалось продать родительскую квартиру, потому как семейное гнездо она оставила мужу в качестве запасного варианта, и если вздумается, то и как возможность вернуться.